Английская портниха - Мэри Чэмберлен Страница 5

– Надеюсь, у него честные намерения, – добавляла миссис Б. – Потому что лично я не припомню случая, чтобы джентльмен влюблялся по уши, да еще так стремительно.

Ада лишь смеялась в ответ.

– Да кто он такой? – кипятилась мать. – Будь он порядочным молодым человеком, он бы уже познакомился с твоим отцом и со мной.

– Мама, я опаздываю, – простонала Ада.

Мать стояла посреди коридора, загораживая входную дверь. Старые отцовские носки спускались ей на щиколотки, линялый передник был весь в пятнах.

– Мало того, что ты по пятницам являешься домой в непотребном виде, так ты еще повадилась шляться посреди недели. Что дальше?

– Почему я не могу провести вечер как мне хочется?

– О тебе станут судачить, – ответила мать. – Вот почему. И пусть он поостережется распускать руки. Никому не нужен второсортный товар, – с презрительной миной подытожила она и важно кивнула, словно ей было ведомо все про то, как устроен мир, где грех прячется за каждым углом.

Ничего-то ты не знаешь, подумала Ада, вслух произнеся:

– Ради бога. Он не из таких.

– Тогда почему ты не приведешь его домой? Позволь нам с отцом судить, из каких он.

Никогда его нога не ступит в этот домишко, зажатый с обеих сторон соседскими домами, заходящийся в дрожи, когда мимо идет поезд, с двумя комнатенками внизу, двумя наверху, с прачечной, пристроенной на задах, и уборной во дворике. Как признаться Станисласу, что ей приходится спать в одной постели с сестрами, а рядом, отгороженные занавеской, спят ее братья, постелив матрасы прямо на полу? Он растеряется, увидев столько малышни, путающейся под ногами. Мать старалась держать дом в чистоте, но сажа сгустками цеплялась за тюль, оседала на мебели, а иногда в летнюю пору они только и делали, что морили клопов, и проводили больше времени на улице, чем дома.

Ада не в силах была представить его здесь, нет, ни за что.

– Мне давно пора. Миссис Б. скостит мне жалованье.

– Если бы ты вчера вовремя вернулась домой, как подобает приличной девушке, – фыркнула мать, – то не была бы сейчас в таком состоянии.

Протиснувшись мимо матери, Ада выскочила на улицу.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь! – заорала мать так, чтобы все соседи услышали.

К остановке она бежала со всех ног, 12-й автобус едва не ушел у нее из-под носа. Позавтракать она не успела, голова раскалывалась. Миссис Б., возможно, забеспокоится: прежде Ада никогда не опаздывала на работу, никогда не брала больничный. Она неслась по Пикадилли. Июнь, но солнце жарило уже с утра. Значит, днем будет пекло. Миссис Б. должна купить вентилятор, в мастерской прохлада необходима, иначе булавки липнут к пальцам.

– Скажи ей, Ада, – попросила ее одна из девочек, противная дуреха по имени Авриль, совсем неотесанная. – Мы тут потеем прямо как свиньи.

– Свиньи потеют, – ответила Ада. – Джентльмены покрываются испариной. Леди пылают.

– А то. – Гримасничая, Авриль понюхала свой палец.

Пусть себе ехидничает, Аде наплевать. Скорее всего, девчонка ей завидует. Никогда не доверяйся женщинам, внушала ей мать. Что ж, хоть в чем-то мать оказалась права. Никого из знакомых женщин Ада не могла бы назвать своей лучшей подругой.

Часы на универмаге «Фортнэм» пробили четверть, Ада снова бросилась бежать, и тут наперерез ей шагнул человек.

– Думал, ты уже не придешь. – Станислас стоял перед ней на тротуаре, широко раскинув руки, будто ангел крылья. – Еще немного – и я бы отправился восвояси.

Ада вскрикнула от удивления и почти щенячьего восторга. Он явился, чтобы увидеться с ней до работы. Она чувствовала, что краснеет, жар щипал ей щеки. Она помахала ладонью, остужая лицо:

– Опаздываю в мастерскую. Разговаривать совсем некогда.

– Я тут подумал, почему бы тебе не взять выходной, – сказал он. – Прикинуться больной, например.

– Я потеряю работу, если миссис Б. узнает.

– Другую найдешь, – пожал он плечами. Станисласу никогда не приходилось работать, и он не понимал, как тяжело ей далось место у миссис Б. Ада Воан из Ламбета работает у модистки в Мэйфейре. – И потом, твоя миссис Б. ничего не узнает.

Он придвинулся к ней, взял ее подбородок в ладонь и провел губами по ее губам, как перышком пощекотал. Она потянулась к нему, не в силах с собой совладать, словно он – магнит, а она – горка металлических опилок.

– Чудесный денек, Ада. Слишком хороший, чтобы корпеть в четырех стенах. Жизнь проходит мимо тебя, так не годится. – От него пахло одеколоном, терпкий лимонный аромат. – Ты уже опоздала. Так зачем вообще приходить?

Порядки у миссис Б. были строгие. Опоздание больше чем на десять минут – и половину дневного жалованья долой. Для Ады это были немалые деньги. На тротуаре, рядом со Станисласом, она заметила корзину для пикника. Значит, он все распланировал.

– Куда ты собрался?

– В Ричмонд-парк. На весь день, до самого вечера.

Целый день. Только вдвоем, он и она.

– Что я ей скажу? – спросила Ада.

– Зуб мудрости. Этому всегда верят. Вот почему в Вене так много дантистов.

– При чем здесь дантисты?

– Тамошние важные шишки постоянно маются зубами мудрости.

Стоило это запомнить: недуг важных шишек, людей непростых; с простыми такого никогда не случается.

– Мм… – колебалась она. Полжалованья все равно уже потеряно. Если ее накажут, то хотя бы за дело. – Ладно, согласна.

– Горжусь моей Адой. – Он подхватил корзину, а другой рукой обнял ее за талию.

В Ричмонд-парке Ада сроду не бывала, но признаваться в этом не желала. Станислас так много знал, столь многое успел повидать и прочувствовать. Он бы запросто нашел себе женщину – породистую, отменно воспитанную женщину, принадлежащую к сливкам общества, вроде тех дебютанток, для которых Ада шила платья к первому балу, невероятно льстящие их внешности; именно эти юные леди держали предприятие миссис Б. на плаву. Впереди замаячили ворота парка – в два ряда чугунные копья с красивыми наконечниками. Внизу, меж сочной лесной зелени, петляла река, а дальше в просветах между деревьями мелькали меловые холмы Беркшира, отливавшие жемчугом и серебром под голубым небом. Солнце стояло высоко, и казалось, его ласка и тепло предназначались только Аде, лишь ей одной в целом свете.

Они вошли в парк. Перед ними в туманной дымке раскинулся Лондон: собор Святого Павла, лабиринты Сити. Земля была сухой, полузаросшие тропинки растрескались. Древние дубы с шершавыми стволами и цветущие каштаны высились стражами средь травяных кочек и свежего, будто накрахмаленного, папоротника. В воздухе стоял сладкий до приторности запах. Ада поморщилась.

– Так пахнут деревья, когда они занимаются любовью, – сказал Станислас.