Жан-Поль Готье. Сентиментальный панк - Элизабет Гуслан Страница 49

В остальном создателю стиля «кружевная юбочка с Perfecto» можно доверять. Бартовская диалектика, соединение «слишком серьезного и слишком суетного» осуществлялось мастерски с тех пор, как для него началось приключение от-кутюр. Как все кутюрье, наделенные и способностями финансиста, и даром творчества, Готье умел скрывать свою шутовскую суть в те моменты, когда требовалось сделать важный выбор. «Я сказал себе: давай положим все на весы, – рассказывает он. – Кто такие клиенты домов Высокой моды, если попытаться представить их всех в образе одной конкретной женщины? Кто она? Чего хочет? Желает ли она иметь совершенно прозрачный наряд, бросающийся в глаза? Или вещи, которые предназначены для каких-то особенных случаев? Я решил делать носибельные вещи. Тут нечего стыдиться. Высокая мода – это не искусство, это просто одежда, которая облекает определенное тело и предназначена для определенных обстоятельств. Делать абсурдные непрактичные вещи просто неразумно» ^[208].

Готье-шут стал Готье-мудрецом. Он знал, что от него все равно ждут чего-то скандального. Шокировать публику ему больше не хотелось, и он ограничился тем, что предложил коллекцию «би», один и тот же силуэт для мальчиков и девочек. Мужчины-объекты, всего лишь помощники женщин, выходили на подиум в смешных шиньонах и с накрашенными ногтями. Новорожденная коллекция получила название «Веселый салон мод», и ее представляли клиентам в бутике на улице Вивьен, по старой доброй традиции. Продолжение оказалось совсем другим. Никаких злоупотреблений фольклором. Серию маленьких черных платьев-футляров из крепа он создал совсем не случайно. Авангардистский пафос был оставлен. Вышивки и кружева украшали ткани из вторичного сырья, потому что этот фантазер и провидец совершенно справедливо определил, что ткани класса люкс, которые не используются в прет-а-порте, отстали по крайней мере на столетие от современных материалов. Так он состряпал свою собственную глуби бульгу ^[209], соединив шелк и полиэстер в своем волшебном котле, которому позавидовал бы и Панорамикс ^[210]. Он пересмотрел собственный взгляд на творчество, он ускорял и менял темпы производства. Что касается работы с моделями, Жан-Поль практиковал новые техники примерок, при которых вещь шьется во время сеанса прямо на фигуре модели. Таким образом, платье подгонялось всего за две примерки, что обходилось в два раза дешевле. А это важно, если наряд стоит клиенту около 40 000 франков.

Большая премьера состоялась в 1997 году в галерее «Ивон Ламбер», превращенной в салон моды в стиле пятидесятых, с красными занавесями и замысловатыми драпировками. Было ощущение, что произойдет какая-то драма. Прогноз обещал бурю: в ту же неделю отошел от дел Ив Сен-Лоран и начался матч «Ростбиф» против «Френчиз», то есть МакКуин/Гальяно против Готье/Мюглера. Лоренс Бенаим рассказывал об этом в «Монд» так, словно речь шла о боксерском поединке. Опустим апперкоты и удары ниже пояса: дом «Живанши» должен был заплатить в пять раз больше обычного (125 000 франков за дефиле!) своим моделям, чтобы те не перешли к Готье, этому сомнительному сопернику. Дизайнеры «Версаче», пораженные темпом событий, даже устроили каток на территории бассейна отеля «Ритц». Модное сообщество напряглось до предела. Журналисты бодрились с помощью тонизирующих препаратов, чтобы успевать за сумасшедшей круговертью событий. Вкратце можно описать это словами маркизы де Мертей, которая в конце письма, обращенного к ней Вальмоном, приписала: «Ну что ж – война!»

Группа поддержки оказалась на скамье запасных, в полном составе: Пьер Карден, отец моды, Пьер Берже, Соня Рикель и Йоджи Ямамото. Список завершался коронованным французским кинематографом. Ретродраматургия, стиль old school неожиданно занял подобающее ему место. Вместо сэмплов известных диджеев во время дефиле звучал голос конферансье в ливрее, который в торжественной тишине объявлял номер модели, сопровождая ее выход описанием туалета in extenso ^[211]: «Номер тридцать два, пальто из черного фая, с подкладкой из белого поплина, с застежкой “ниндзя”». Зал охватывала дрожь.

Панк-модельер возвращался к истокам. К высшему обществу и белым перчаткам. Джани Саме, которая в колонках «Фигаро» часто подпускала шпильки изнуренному борьбой бунтарю, на этот раз была в восторге: «Он возвращается к лучшему, он совершенствует забытые мотивы, развивает их и оттачивает мастерство. Он снова возвращается к своим знаменитым пиджакам с длинными фалдами, похожим на раковины моллюсков, смокингам стретч, маленьким черным платьям, стилизованной униформе консьержей, облегающей моделей как трико, и кожаным корсажам в сочетании с длинными перчатками». «Монд» пустилась в ностальгические рассуждения: «Прошли годы… Все самое существенное стало явным, зазвучала нежная и мрачная нота, мерцанием страз он снова рисовал картину своего потерянного рая». «Либерасьон» восхищалась: «Семьдесят один выход! Жан-Поль Готье доказал, что он уже не “ужасный ребенок” в мире моды: он добился совершенно другого статуса – завидного положения блистательной зрелости!»

Пресса высказала всеобщее мнение в форме исполненной пафоса оды. Жерар Лефор отдал должное Готье, «Фигаро» капитулировала, за ней последовала «Геральд трибюн», – озорнику и хулигану теперь поклонялись. А он, изнуренный рискованным предприятием, не мог даже наслаждаться успехом. «Я читала ему статьи, а он был полностью погружен в себя, такой усталый! – рассказывает Анна. – Казалось даже, что он находится где-то далеко». Его охватила странная меланхолия. Это не тормозило работы модельера, но теперь казалось, что на ногах у него свинцовые башмаки. Однако вздыхать было недосуг, боевая машина Готье снова была готова к бою. Нечувствительный к похвалам, он руководствовался только собственными требованиями. К тому же следовало взойти на престол и править! Набирать команду, соблазнять клиентов, принимать их, убеждать, наряжать и побуждать покупать!