Забытые союзники во Второй мировой войне - Сергей Брилев Страница 49

И мне в бытность в Уругвае ещё с родителями повезло. Было это, кажется, где-то в глубинах департамента Флорес или Сориано: отец остановил машину, чтобы подвезти голосовавшего на обочине безлошадного гаучо. Говорил этот персонаж на каком-то совершенно тарабарском испанском, глотая все окончания. Но моя мама, уже и просто взглянув на него, сразу назвала его «индейцем». Я, помню, ещё ей возражал, говоря, что индейцев в Уругвае давно всех вырезали. На самом деле, думаю, мама была права: перед нами был один из тех единичных уругвайских провинциалов, у кого в жилах течёт и кровь чарруа. Но таких на весь трёхмилионный Уругвай — буквально несколько сотен человек.

Кто же заполнил уругвайскую пустоту? С конца XIX века в страну хлынули сотни тысяч беженцев как раз из тех европейских стран, где предстояло осуществиться самым экзотическим социально-политическим экспериментам вроде фашизма и национал-социализма.

Правда, были и исключения: два больших народа, которые поставляли в Уругвай переселенцев, но не агрессивную идеологию.

Британцы

Конечно, про британское правительство стоит сказать, что оно в Уругвай отправляло никаких не постоянных переселенцев, а временно командированных в лице военных. В 1830 году дошло до того, что Королевский флот Британской империи выступил в роли «повивальной бабки» уругвайской независимости, предоставив посредников в споре за Уругвай между Аргентиной и Бразилией ^[81].

Но приезжали в Монтевидео и просто британцы: не по службе, а по дружбе или за верным заработком. Например, одна из узловых железнодорожных станций в уругвайской провинции так до сих пор и называется Young: в честь английского инженера-путейца Янга.

Впоследствии именно благодаря таким приезжим Уругвай выступил ещё и самым успешным «адептом» такой английской религии, как футбол: первыми этой затягивающей игре в мяч англичане-железнодорожники заразили местных сотрудников в депо на городской окраине Пеньяроль.

А еще британцы занесли в Уругвай рэгби и поло, крикет и гольф, раздельные краны для холодной и горячей воды в ваннах и даже виски (есть местный его сорт под названием Old Club).

Британцы и русские

Примечательно, что задолго до того, как во Вторую мировую войну англо-советский альянс спаяли Черчилль и Сталин, первый в новой истории такой альянс был утверждён именно в Монтевидео.

На канонической для уругвайцев картине художника Бланеса совершенно правильно изображено у что в момент провозглашения независимости 18 июля 1830 года над центральной площадью Монтевидео реял не просто даже британский «Юнион Джек», а именно его военно-морская разновидность

Дело в том, что, уезжая из Уругвая, Александр Ионин за себя оставил там как раз англо-уругвайца Лафона. То есть защищать интересы Российской империи в Восточном Государстве Уругвай остался не просто никакой не русский, а именно англичанин.

Это, кстати, на всю эту книгу — один из самых интересных поворотов. Ведь считается, что русский и англичанин — это антиподы.

«Лирическое отступление»

Александр Ионин был известен, скорее, как славянофил, а не англоман. По идее, носитель таких воззрений не должен был бы водить дружбы с англичанами. Однако в конкретных условиях Южной Америки Ионин занимал ту позицию, что в такой-то дали России совершенно незачем было тягаться ни с Британией, ни с кем-либо ещё. Больше того: любая стычка

с англичанами в какой-то там Южной Америке болезненно аукнулась бы на непосредственном стыке Российской и Британской империй: на Памире, на Дальнем Востоке, а то и в Европе ^[82].

В Уругвае, как видим, Александр Ионии вообще сделал британцев прямыми помощниками русских.

Я далёк от того, чтобы идеализировать этого дипломата и называть его всевидящим пророком. Но, в известной степени, это действительно стало репетицией того, как русские с англичанами (очень разные уже и тогда) потом вместе будут и в Первую, и во Вторую мировую.

Как редки такие случаи! Как часто, имея даже общих врагов, мы продолжаем выяснять друг с другом отношения! Но, наверное, было бы по-иному, и как-то по-другому называлась бы и наша планета. Впрочем, одна такая планета, где русский с англичанином друг друга поняли, однажды была: планета Уругвай.

И ещё. Конечно, я рискую вызвать неудовольствие и у патриотов-консерваторов, и у либералов-космополитов, но рискну.

Я навсегда запомнил день, когда в отставку с поста британского премьер-министра уходил Тони Блэйр ^[83]. Конечно, к тому времени репутация его была сильно подмочена войной в Ираке, и это был уже не тот всеобщий любимец, кто и меня совершенно обаял своей открытой манерой (когда я дважды писал с ним интервью). Как бы то ни было, минимум, по старой памяти, Блэйр позволил себе в день отставки быть прежним собой: смешливым, обаятельным и остроумным.

В тот день он сказал, что одной из главных радостей в жизни для него является его британскость: «Потому что есть в этом что-то особенное: быть британцем».

В сегодняшнем мире такие признания часто воспринимаются чем-то не совсем «политкорректным»: многим кажется, что таким образом англичане ставят себя выше других. Мне же кажется, что нечего тут стесняться. Британия и конкретно англичане (равно, как и Россия и конкретно русские) — народы удивительные. На мой взгляд, англичане и русские сыграли поистине выдающуюся роль в том, чтобы многие отсталые окраины планеты вкусили плодов современности и встали на путь прогресса.

Конечно, и англичане, и мы, русские, не раз, говоря по-простому, в своих владениях напортачили. Еще нескоро к англичанам будут относиться безразлично в Индии, а к русским — в Прибалтике. Но многим другим нашим вчерашним подопечным мы дали и шанс, которым они не преминули воспользоваться, чтобы пойти вперед уже самим. Буквально два примера: Сингапур и Казахстан.