От Бовы к Бальмонту и другие работы по исторической социологии русской литературы - Абрам Рейтблат Страница 49

К.К. Голохвастов, начав печататься в 1890 г., выпустил более полусотни книг разных жанров, многие из которых неоднократно переиздавались. Поскольку Голохвастов ориентировался не на сельских читателей, а на городские низы, его произведения по тематике, языку и повествовательной технике несколько отличались от книг других писателей-лубочников. Пересказы «бродячих» сюжетов (Сказка о славном и сильно-могучем богатыре Еруслане Лазаревиче и о прекрасной супруге его Анастасии Вахрамеевне. СПб., 1904; Гуак и царица Аварская. СПб., 1905) не типичны для его творчества, а обработок книг других писателей он вообще не выпускал. Голохвастов был основным «поставщиком» исторических повестей и рассказов для петербургских лубочных издателей Т.Ф. Кузина (в 1890—1896 гг.) и А.А. Холмушина (в 1900—1915 гг.). В его исторической беллетристике варьировались темы восхваления православия (Первые просветители Руси. СПб., 1893; Одомар, или Литовский волк… СПб., 1890; Черный монах. СПб., 1894) и «квасного патриотизма» (Матрос 30-го Черноморского экипажа Петр Кошка и другие доблестные защитники Севастополя. СПб., 1893; На смерть обреченные, или Геройский подвиг полковника П.М. Карягина и рядового Сидорова. СПб., 1903). Поэтика книг Голохвастова весьма сложна: повествование, ориентирующееся на образцы исторической прозы русских романтиков 1830-х гг., обрамлено в его книгах вступлениями, отступлениями, заключениями, примечаниями популяризаторско-просветительского характера. Обращался Голохвастов также к жанру юмористического рассказа, давая шаржированное изображение купеческого быта (Путешествие на Луну купца Труболетова, или Сон в руку. Соч. Жюля Неверного. С французско-нижегородского языка переводил К.К. Г-в. СПб., 1890; Война купца Трифона Лукича Мухобоева с гейшами в Японии. СПб., 1903). В 1900-х гг. он писал главным образом «уголовные» романы (Ванька Каин, знаменитый московский сыщик. СПб., 1900; Приключения петербургского Макарки Душегуба. СПб., 1901; Страшный злодей и разбойник Федот Чуркин. СПб., 1906; Новый цыган Яшка. СПб., 1906).

В завершение обзора источников лубочной литературы следует отметить, что в нее вошло небольшое число произведений известных писателей XIX в., чаще всего – использующих фольклорные сюжеты или посвященных народной жизни (басни И.А. Крылова, сказки А.С. Пушкина, «Песня про купца Калашникова» М.Ю. Лермонтова, ряд народных сказок Л. Толстого и др.).

Публикации книг классических авторов чаще всего мешало авторское право, поскольку лубочные издатели не хотели тратиться на покупку права на издание у наследников. Однако следует отметить, что большинство подобных произведений было малопонятно и неинтересно крестьянским читателям. Например, у Гоголя, по наблюдениям М.Н. Сперанского, «считаются у издателей доступными те вещи, которые могут быть приспособлены ко вкусам читателей лубочной литературы, именно: повести боевого характера, любовные и фантастические, причем в этих повестях должны быть усилены эти элементы, по мнению издателей, <…> в переделках особенности Гоголя, как писателя, его стиль искажаются до неузнаваемости. В результате получаются не Гоголь, а фантазии на гоголевскую тему» ³⁹³. Но даже и в форме переделок классические произведения никогда не принадлежали к числу наиболее распространенных лубочных книг.

Лубочная литература занимала промежуточное положение между фольклором и литературой в общепринятом смысле этого слова. Прежде всего она была близка фольклору генетически, так как значительная ее часть являлась (в той или иной форме) фиксацией устной народной словесности, хотя обычно фольклорные тексты соответствующим образом были обработаны и приспособлены. Мы имеем в виду народные песни (в песенниках), сказки (в сборниках сказок), переработки западного фольклора (рыцарские романы о Бове, Еруслане и т.п.), использование легенд и преданий в исторической прозе 1820—1830-х гг. (у Любецкого, Москвичина и др.). Далее, даже являясь продуктом самостоятельного авторского творчества, она близка фольклору по поэтике (обращения к читателю в прозе, стандартные формулы и «народный стих» в поэзии и т.д.). Подобно фольклору лубок обычно не фиксирует имени автора текста, не предполагает наличия канонической его версии (одновременно сосуществуют различные варианты произведения, принадлежащие перу разных обработчиков) так же, как разные сказители по-своему излагают сказку или былину. И наконец, чрезвычайно важно, что, как и фольклор, лубочная литература многими потребителями воспринимается (в силу их неграмотности или малограмотности) на слух, в процессе коллективных читок – в кругу семьи, соседей или отходнической артели. На селе существовала традиция коллективного чтения по воскресным и праздничным дням, а зимой и в будни. Например, отвечая на анкету Н.А. Рубакина, крестьянин из Калужской губернии писал в 1889 г.: «Для совместного чтения у нас удобное время весна, потому что тепло, народ выходит по улицу, кто-нибудь выносит книгу, начинает читать, и со всех концов собираются слушатели. Это всегда бывает в праздник <…>» ³⁹⁴. Обобщая многочисленные свидетельства, М.М. Громыко пришла к выводу, что «перечитываемые неоднократно сочинения запоминались наизусть и распространялись дальше в устной передаче» ³⁹⁵. Следует добавить, что некоторые типы изданий (гадательные книги, песенники и т.п.) по своему назначению были рассчитаны на чтение их вслух.

Лубочная литература отличалась от «обычной» не только своим содержанием, но и характером издания и распространения. Как уже было сказано выше, создавали ее (чаще всего путем обработок книг, ранее возникших в рамках более высокого слоя литературы) специальные «лубочные литераторы». От них книга поступала к издателям, специализировавшимся на выпуске подобной литературы. Одни из них обслуживали главным образом городские низы (А.И. Манухин, С.И. Леухин, А.М. Земский, Д.И. Преснов), другие – деревню (И.А. Морозов, А.А. Абрамов, И.Д. Сытин, Е.А. Губанов).

Очень важно подчеркнуть то обстоятельство, что существование и развитие лубочной литературы регулировалось прежде всего рынком. Здесь не было ни литературной критики, ни «идейных» издателей, которые могли бы стимулировать выпуск не пользующейся спросом литературы. Издателями лубочной литературы обычно выступали выходцы из крестьян, хорошо знавшие вкусы народного читателя. Один из них, И.Д. Сытин, вспоминал позднее, что «Никольский рынок сам творил и сам издавал, сам искал и находил свои, особые пути к полуграмотному деревенскому читателю» ³⁹⁶. Лубочные издатели могли случайно выпустить любую книгу, но переиздавали только те произведения, которые пользовались спросом. Такое переиздание осуществлялось регулярно, по мере исчерпания запаса. Наиболее популярные книги («Бова», «Еруслан Лазаревич», «Милорд Георг», «Битва русских с кабардинцами») выходили чуть ли не ежегодно. Цензура, конечно, оказывала определенное влияние на репертуар лубочной литературы (нередко запрещались книги с «разбойничьим», «безнравственным» и социально-критическим содержанием), однако это сказывалось в изъятии определенных разновидностей книг, но отнюдь не в навязывании той или иной тематики. Поэтому можно считать, что выходившая лубочная литература довольно точно соответствовала запросам крестьянской аудитории. Прав был современник, отмечавший «немалую заслугу Никольской (то есть лубочной. – А. Р.) литературы перед лицом русского просвещения: она свела мужика с книгою, указала ему на ее лучшую сторону <…>» ³⁹⁷.