Великолепный обмен. История мировой торговли - Уильям Дж. Бернстайн Страница 49

Пока он собирался с силами в Лиссабоне, удача повернулась к нему лицом, хоть это и не сразу стало ясно. Он своими глазами увидел, как крошечные суденышки, на которых Бартоломеу Диаш в 1488 году обогнул мыс Доброй Надежды, поднимаются по реке Тежу. Колумб вообразил, что после открытия пути вокруг Африки западный путь Португалии уже не понадобится. Тогда он вернулся в Испанию, где смиренно ждал окончательного решения комиссии Талаверы. В 1490 году судьба нанесла еще один удар. Комиссия доложила королю, что «судить об этих обещаниях и предложениях невозможно, они тщетны, и лучше будет от них отказаться». Колумб отчаянно воззвал к королеве, которая пообещала, что его выслушает еще одна комиссия. И снова предложение отклонили.

В это время Бартоломе Колумб, по всей видимости, ездил в Англию и представлял проект брата королю Генриху VII. Существуют документы, определенно подтверждающие, что в 1490 году Бартоломе прибыл во Францию и был на приеме у Карла VIII. В обоих местах проект отвергли, но Бартоломе оставался во Франции еще долго после того, как брат вернулся из первой экспедиции.

В начале 1492 года испанский двор известил Колумба, что его присутствие в стране более не желательно. Но затем, едва скиталец скрылся за горизонтом вместе со своим осликом и скромными пожитками, как его настиг посланник и велел вернуться. В последнюю минуту один из самых настойчивых в свите Фердинанда сторонников проекта — Луис де Сантанхель — убедил королеву, что финансирование поиска пути на запад требует совсем небольших вложений и сулит огромные доходы. Затем Сантанхель поручился за все предприятие. Вышло так, что Изабелла действительно предложила в залог свои драгоценности, но Сантанхель уверил ее, что эта жертва не потребуется.

Как и во всяком великом предприятии, потребовались недюжинная мудрость, смелость, дальновидность, внимательность в мелочах и тяжкий труд. Говорят, Колумб лично проверял каждое бревно на всех трех кораблях перед тем, как в 1492 году поднялся на борт. Удача тоже потребовалась. Если король одобрит план, то Колумбу придется вести корабли от португальских Азорских островов, которые он хорошо знал, на запад, где на этой широте его могут погубить неблагоприятные ветра. Но, к счастью, все четыре плавания Колумб совершил от более южных испанских Канарских островов, откуда попутные ветра несли его прямо к Карибам.

Правы оказались и Колумб, и Сантанхель, и Изабелла, хотя предпосылки, из которых они исходили, были неверными. И наоборот, ученые советники королей Португалии, Англии, Франции и Испании, гораздо больше Колумба сведущие в географии, поразились, когда Колумб вернулся из первого, исторического плавания «в Индии». Никто не мог представить, что земли Нового Света, смутные очертания которых маячили перед норвежскими исследователями, а может, и перед другими путешественниками Европы и Азии, теперь лежит перед ними. ^[27]

Колумб был так одержим надеждой открыть западный путь, что он не взял в путешествие специалистов, как позже делали более опытные конкистадоры. Переводчики с арабского языка подсказали бы ему, что индейцы, которых он захватил на Карибских островах и привез в Испанию, — определенно не жители Индии. Ювелиры подтвердили бы, что массивные желтые куски, которые он принял за золото, были на самом деле пиритом. Аптекари, вроде Томе Пиреша, предупредили бы его, что «корица» и «перец», которые он представил Фердинанду и Изабелле по возвращении, оказались неизвестной корой и перцем чили, которых в Старом Свете никто еще не видел. Да если бы он даже взял с собой всех этих экспертов, он все равно бы им не поверил. Первооткрыватель Нового Света был так упрям, что вплоть до третьего путешествия перед ним не замаячило и тени сомнения в том, что он плавал в Азию.

Открыть Новый Свет! Неудивительно, что маленькому человеку, жадному до славы сыну ткача, такой подвиг представлялся очень желанным. Он отыскал путь к «легкому» богатству, не менее почетному, чем рента, которую получает аристократ. После того как он вернулся из Нового Света, его положение в обществе стало более высоким. Как писал поэт, драматург и биограф Стефан Цвейг,