Строгановы. История рода - Татьяна Меттерних Страница 49
Строгановы. История рода - Татьяна Меттерних читать онлайн бесплатно
29 января 1837 года слова Долли капают, как слёзы:
«Сегодня Россия потеряла своего самого дорогого и самого любимого поэта. Этот блистательный талант, этот полный силы гений! Что за печальная и ужасная катастрофа погасила этот факел, который, казалось, был призван к тому, чтобы ещё многие годы освещать мир своим светом… Вопреки советам всех своих друзей он женился пять лет назад. Она была молода, не имела состояния, обладала удивительной красотой. Её лицо говорило о поэтичности, но её мысли и её характер отличались обезоруживающей простотой. Вначале она заняла в обществе то место, которое надлежало занять женщине, обладавшей такой необычайной красотой. Ею все восхищались, но она, казалось, была счастлива у себя дома и любила своего мужа. Она безо всякого кокетства радовалась своей жизни до тех пор, пока кавалергардский офицер Дантес, француз и приёмный сын голландского посланника Геккерена, не начал за ней ухаживать».
Сестра Наталии Гончаровой, жены Пушкина имела несчастье влюбиться в него и побуждала его к тому, чтобы он как можно чаще появлялся в доме её сестры. Может быть, Пушкин обидел его какой-нибудь эпиграммой, но роль Геккерена во всей этой истории представляется неприглядной. Он поощрял Дантеса всеми способами до тех пор, пока Натали «утратила над ним всякий контроль… Пушкин оказался настолько неблагоразумен, что разрешил своей молодой и красивой жене появляться в обществе без него, поскольку его доверие к ней не знало границ: она всё ему рассказывала и повторяла каждое слово, произнесённое Дантесом, – серьёзная и роковая ошибка.
Оскорбительные и неприятные анонимные письма сообщали Пушкину обо всех дурных сплетнях, которые ходили вокруг Дантеса и его жены… Глубоко оскорблённый, он понял, что она, как бы он сам ни был убеждён в её невиновности, в глазах широкой публики, почитавшей его имя, была виновна. Для высшего света было совершенно ясно, что уже само по себе отношение к ней Дантеса служит доказательством невинности мадам Пушкиной. Но в других общественных кругах Петербурга, мнение которых имело для поэта гораздо большее значение, потому что именно среди них он находил единомышленников и свою публику, она считалась виновной».
Чтобы отвлечь общественное внимание, Дантес сделал предложение сестре жены Пушкина, которое ею было принято, но дом поэта продолжал оставаться для него закрытым. Доброжелательные друзья пытались примирить эти две пары, и Дантес снова стал осаждать мадам Пушкину. «Мы все были свидетелями того, как надвигалась эта роковая буря», – продолжает Долли.
«То, как он смотрел на неё на балу, та манера, в которой он с ней говорил, всех пугало. Начиная с этого момента поэт уже принял своё окончательное решение… Предотвратить несчастья было уже нельзя. На следующий день он отправил Геккерену письмо, в котором провоцировал его и обвинял в сообщничестве. Ответ за своего приёмного отца написал Дантес; он принял вызов, как на это и рассчитывал Пушкин».
История дуэли известна. Долли была очень дружна с Жуковским и князем Вяземским, которые до самого конца оказывали поэту помощь. Она писала со всеми подробностями:
«Когда пришёл священник, он исповедовался и причастился… Царь письменно заверил его в том, что он будет заботиться о жене Пушкина и его детях так, «как будто это его жена и дети». Пушкин поцеловал письмо и сказал, что он сожалеет только, что не будет больше жить и не сможет быть больше его поэтом и летописцем. Его агония продолжалась 36 часов, за всё это время он ни на минуту не потерял сознания. Его лицо оставалось ясным, светлым, спокойным… Дуэль он упомянул лишь для того, чтобы попросить своего секунданта Данзаса и своих неприсутствующих здесь деверей не мстить Дантесу. То, что он сказал своей жене, было нежно, преисполнено любви и утешения… Затем он повернулся к своим книгам и сказал: „Прощайте, мои друзья". Наконец он затих и только вздохнул ещё напоследок: „Кончено". Жуковский, который любил его, как отец, сказал, что его лицо в этот момент просияло, а в его серьёзном выражении был налёт удивления, как будто он только что увидел что-то большое, неожиданное и сияющее…».
К этой драматичной истории Долли добавляет:
«Какая женщина отважилась бы осудить мадам Пушкину, ведь мы все охотно позволяем собой восхищаться и радуемся, когда нас любят. Мы сами часто ведём себя неосторожно и играем в эту страшную, непредсказуемую игру с сердцами других… Кто захочет извлечь для себя отсюда урок? Напротив, петербургское общество ещё никогда так бездумно не предавалось беспечности и поверхностным флиртам, как в эту зиму».
Принятое Екатериной II распоряжение о запрещении дуэлей продолжало оставаться в силе, однако считалось делом чести его игнорировать. Правда, дуэлянты и их секунданты подвергались штрафу.
Дантес был разжалован и выслан из России, его приёмный отец, сыгравший во всём этом такую двусмысленную роль, добровольно ушёл в отставку.
Их имена в России ненавидят по сей день.
Когда мадам де Сталь посетила в начале XIX столетия Россию, она была удивлена необыкновенным бесстрашием русского дворянства. Она писала: «Ничто не является достаточным для того, чтобы утолить фантазию русских господ. Суровый климат, леса и болота служат причиной того, что люди, находясь в состоянии постоянной борьбы с природой, легко отказываются и от самых насущных вещей, если они лишены роскоши или если у них отсутствует поэзия богатства… Блеск, великолепие – вот к чему они стремятся, а не к удобствам в повседневной жизни».
Это поэтическое сравнение с природой применимо ко всем русским, но и во всей Европе в течение столетий дворянство воспитывалось так, чтобы видеть в кавалерийской атаке «самое волнующее событие в жизни», как выразился кто-то однажды. Дети с самого детства воспитывались смелыми, а храбрость ценилась выше всех достоинств. До революции это особенно касалось России. Сегодня нужно обладать богатым воображением, чтобы представить себе сначала топот тысяч лошадиных копыт, а затем дикое столкновение кентавров в одну перемешавшуюся массу. Этот отважный галоп навстречу смерти казался им, участникам такой атаки, самым захватывающим моментом, который только может быть в их жизни.
Однако вызов и бравада наполеоновской эры отошли в прошлое. Свой долг отныне нужно было выполнять не в героическом сражении на поле битвы и не в салонах международных конгрессов. Теперь нужно было смириться с монотонным бытом: в бюро, семье и в кругу знакомых, поскольку именно всё это стало теперь жизненным пространством государственных служащих. Конечно, жизнь стала менее опасной, но и менее захватывающей. Казалось, пришло время для того, чтобы направить в другое русло самостоятельное мышление, упорство и усердие.
Строганов, который с 1831 по 1834 год был военным губернатором Риги и Минска, вскоре вернулся к своему любимому роду деятельности и стал куратором по народному образованию в одном из главных районов Москвы. Он не преследовал никакой личной выгоды, его большое состояние, европейское воспитание, независимость его взглядов и терпимость по отношению к другим позволяли ему быть самой лучшей кандидатурой на эту должность. Он был большим знатоком людей и привлёк к своей работе целую группу высококвалифицированных профессоров, таких, как Грановский, Погодин, Бодянский и Соловьёв, которым он содействовал, если это было нужно, и поддерживал. В результате этого появился новый интерес к Московскому университету. Например, лекции профессора Грановского привлекали внимание широких кругов московской интеллигенции.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments