Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910-1918 - Джордж Уильям Бьюкенен Страница 49

В конце июля по предложению сэра Эдварда Грея было решено, что представители союзников в Белграде настоятельно потребуют от сербского правительства согласиться на эту уступку по окончании войны в обмен на незамедлительное выступление Болгарии. К этому следовало добавить, что союзники обязуются обеспечить Сербии компенсацию, которая удовлетворит самые существенные из ее политических и экономических устремлений и гарантирует ей сохранение общей границы с Грецией. Чтобы придать этому призыву больший вес, мне было поручено попросить аудиенции и предложить его величеству напомнить принцу-регенту, что в начале войны тот отдал судьбу Сербии в руки императора и что, отказавшись выполнить это требование, сербское правительство подвергнет опасности исход войны в целом.

Император принял меня 28 июля, и после того, как я обрисовал ему ситуацию, он сказал, что полностью осознает важность помощи болгарской армии для успеха нашей операции в Дарданеллах. Однако он не может послать подобную телеграмму принцу-регенту. Да, действительно, мы вступили в войну из-за Сербии, но Сербия наш союзник, и мы обходились с ней не совсем справедливо. Не посоветовавшись с ней, мы пожертвовали ее интересами, чтобы удовлетворить Италию, и теперь мы собираемся передать Румынии Банат. А отказ со стороны принца-регента, добавил император, поставит его в очень затруднительное положение.

Я ответил, что героизм сербов вызывает у нас безграничное восхищение и что мы высоко ценим услуги, оказанные ими в начале войны, но вот уже несколько месяцев Сербия не предпринимает никаких активных действий. Союзники, со своей стороны, постоянно несут огромные потери, и Сербия не может рассчитывать на то, что так будет продолжаться бесконечно, и от нее не потребуется никаких встречных жертв. Какие бы симпатии к ней мы ни испытывали, мы имеем полное право просить ее пойти на уступки, которые помогут закончить войну в более короткий срок. Во время Первой Балканской войны ее главной целью был доступ к Адриатике, а отнюдь не Македония, и теперь ее притязания будут удовлетворены в той мере, в какой она никогда не рассчитывала. Более того, Македония стала частью Сербии лишь летом 1913 года, хотя ранее император Александр II в 1877 году и сама Сербия в 1912-м признавали ее территорией Болгарии. То, о чем мы просим Сербию, необходимо для ее же собственной безопасности, ибо если Болгария примкнет к державам оси, само существование Сербии как нации окажется под вопросом.

Сказанное мной произвело впечатление на императора, и он обещал еще раз обдумать этот вопрос, добавив, что ему было бы легче сделать то, о чем его просят, если бы король Георг, король Италии и президент Пуанкаре отправили принцу-регенту телеграммы аналогичного содержания. Сазонов, которому я передал суть этого разговора, полностью поддержал предложение императора, которое впоследствии было одобрено. Сазонов также заметил, что очень рад, что я говорил об этом именно так, поскольку все симпатии императора – на стороне Сербии.

Ответ Сербии на послание союзных держав носил характер компромисса. В принципе она соглашались на уступки, но обставляла их оговорками, которые сводили на нет весь эффект, поскольку болгары требовали передачи им «бесспорной зоны» целиком, а на меньшее не соглашались. Согласно союзному договору, заключенному весной 1913 года, Греция и Сербия договорились не уступать никаких территорий к западу от Вардара. Греция, которая старательно уклонялась от своих обязательств по оказании помощи Сербии, предусмотренных этим договором, особенно настаивала на выполнении этого пункта. Хотя переговоры в Софии и Белграде продолжались, надежды на их успех таяли с каждым днем. В Софии не забыли о позиции, которую занимала Россия во время Второй Балканской войны, а после падения Варшавы и Ковно сложилось впечатление, что для союзников все кончено. Царь Фердинанд, который и до того заигрывал с центральными державами, был не такой человек, чтобы связываться с побежденной стороной, особенно после того, как Германия обещала ему цену в два раза большую, чем та, что давала за сотрудничество Болгарии Антанта. Более того, наши предложения обычно выглядели довольно расплывчатыми. Остановить такое развитие событий могли лишь безусловные гарантии, что Болгария получит «бесспорную зону», – в то время в ее армии была очень популярна идея о сведении старых счетов с Сербией.

О’Берни, который был при мне советником посольства в Петрограде и потом погиб, направляясь вместе с лордом Китченером в Россию, отправили министром-резидентом в Софию, но, к сожалению, слишком поздно, чтобы исправить ошибки его предшественника. В начале сентября он выразил мнение, что, хотя Сербия и отказывает нам в наших просьбах, если мы проявим настойчивость, она поневоле согласится, и, на мой взгляд, он был прав. Я сам в разговорах с моим французским коллегой и Сазоновым высказывался примерно в том же духе. Палеолог, напротив, возражал, что мы не можем так оскорблять и унижать наших союзников. Однако ставки в этой игре были слишком высоки, чтобы позволить соображениям о том, что почувствует то или иное правительство, влиять на нашу политику. Если бы мы привлекли на свою сторону Болгарию, Румыния почти наверняка связала бы свою судьбу с нами осенью 1915 года. Судьба Турции была бы решена, и весь ход войны сложился бы по-другому. Пожалуй, неудивительно, что Сербия не выразила готовности уступить территорию, которую она считала своей, но если бы союзные правительства заставили ее пойти на этот шаг, все могло бы пойти иначе. Если бы они настояли на передаче «бесспорной зоны» Болгарии, то та, скорее всего, не выступила бы против нас даже в последний момент, вне зависимости от того, как далеко зашел царь Фердинанд в своих переговорах с державами оси. Она, безусловно, не сделала бы этого, если бы мы предприняли такие действия в начале года. Сазонов сделал все, что возможно, в тех обстоятельствах, но он был не уполномочен делать заявления, которые перевесили бы чашу весов в Белграде. Несомненно, требовались весомые аргументы, чтобы убедить императора, чьи симпатии были полностью на стороне сербов, позволить союзникам оказать давление на Белград. Но если бы они это сделали, война закончилась бы гораздо раньше, и Россия, возможно, избавилась бы от ужасов большевистской революции.

В ситуации, когда Болгария определенно приняла сторону держав оси, а русская армия была измотана долгим отступлением, бессмысленно было ожидать выступления Румынии. Еще до падения Варшавы император во время одной из описанных выше аудиенций признавал, что было бы ошибкой настаивать на ее выступлении до тех пор, пока русская армия не будет готова возобновить наступление. Поэтому союзникам пришлось удовлетвориться политическим соглашением и оставить решение вопроса о дате вступления Румынии в войну до заключения военной конвенции.