В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Анна Уайтлок Страница 49

* * *

Елизавета долго не знала, как поступить с бежавшей в Англию Марией Стюарт. Ей, как законной правительнице, не хотелось предпринимать ничего против Марии; она считала, что Марию следует восстановить на престоле. С другой стороны, она понимала, что таким образом наживет себе врага в лице Джеймса Стюарта, графа Морея, регента Шотландии, до совершеннолетия своего малолетнего племянника короля Якова VI, чего она не могла себе позволить. Наконец Елизавета решила начать судебное разбирательство и установить, верны ли обвинения, выдвинутые против Марии в Шотландии, относительно ее соучастия в убийстве мужа. Судебный процесс начался в Йорке в октябре 1568 г.

Решающей уликой в деле против Марии стал серебряный позолоченный ларец с письмами, предположительно написанными рукой Марии. Говорили, что письма представляют неопровержимое доказательство ее соучастия в заговоре с целью убийства мужа и предосудительной связи с графом Босуэллом, главным подозреваемым в гибели Дарнли. Хотя позже письма сочли поддельными, на процессе в Йорке их официально признали подлинными. Тем самым английский суд косвенно подтвердил предположения в виновности низложенной королевы. После того как Мария отказалась отвечать на предъявленные обвинения в присутствии делегации, посланной Елизаветой, вынесение вердикта отложили, а в процессе объявили перерыв. Хотя Мария продолжала настаивать, что ее задержание незаконно, Елизавете не оставалось иного выхода, кроме как содержать ее под стражей. Сесил недвусмысленно предупреждал ее: «Королева Шотландии представляет и всегда будет представлять угрозу для вашего положения». [552]

После того как в процессе над Марией Стюарт объявили перерыв, ее участь осталась нерешенной. Близился сезон праздников, и двор переехал в Хэмптон-Корт. В то время как там находилась королева, и особенно перед Рождеством, дворец превращался в оживленный улей. Слуги в красных ливреях носили подносы, нагруженные яствами, и охапки поленьев со двора. Их складывали перед дворцовыми каминами, в которых поддерживали жаркий огонь все время праздников. На булыжниках постоянно слышался цокот копыт – в Хэмптон-Корт съезжались гости; из дворца в разные концы страны и за границу скакали королевские посыльные.

Во время приготовлений к праздникам тяжело заболела Кэтрин Ноллис, кузина и обер-гофмейстерина королевы. Ее муж, сэр Фрэнсис, который тогда караулил Марию Стюарт в замке Болтон на севере Йоркшира, просил позволения вернуться в Лондон и навестить больную жену: «Хотелось бы мне поскорее выполнить все, что от меня требуется, чтобы я мог сидеть с тобой и ждать твоего скорейшего выздоровления», – писал он Кэтрин. Однако Елизавета не дала ему отпуска. После того как Кэтрин полегчало, она попросила королеву отпустить ее к мужу на север, но Елизавета и ей отказала под тем предлогом, что «путешествие может ухудшить ее состояние и причинить ей неудобства». Сэр Фрэнсис написал Сесилу: так как Елизавета не позволяет ему самому ухаживать за женой, он надеется, что «ее величество утешит ее снисходительной мягкостью и благожелательной учтивостью». Сесил заверил его, что Кэтрин «пошла на поправку», но сэр Фрэнсис по-прежнему рвался в Лондон и горько жаловался на «неприятный отказ» Елизаветы позволить ему вернуться ко двору. [553]

В канун Нового года сэр Фрэнсис писал жене из замка Болтон, изливая свои чувства и досаду. Королева ни разу не пошла им навстречу и не наградила как следует за верную службу. «Несмотря на внешнюю любовь, которую ее величество питает к тебе, она часто заставляет тебя плакать из-за невнимания, подвергающего большой опасности твое здоровье». Он жалел, что им нельзя сейчас же удалиться от двора «и вести скромную загородную жизнь», добавив: «Благодарение Богу, я со своей стороны готов на это, если ты не будешь против». [554]Решение он оставлял за Кэтрин.

Леди Кэтрин так и не ответила мужу. Вскоре после Рождества, когда она по-прежнему находилась с королевой в Хэмптон-Корт, ее состояние ухудшилось. Елизавета приказала, чтобы обер-гофмейстерину перевели в помещение рядом с ее покоями, и регулярно навещала ее, однако в субботу 15 января 1569 г. Кэтрин умерла в возрасте сорока шести лет. Елизавету мучило раскаяние. Всего за день до смерти своей наперсницы она написала сэру Фрэнсису, но нарочно не упомянула о состоянии его жены. Теперь она поспешно отправила гонца на север с вестью о кончине леди Кэтрин. Одновременно решено было перевести Марию Стюарт на юг, в Стаффордшир, в старинный полузаброшенный замок Татбери. Она попадала под опеку Джорджа Талбота, графа Шрусбери, одного из ведущих представителей елизаветинской знати.

Сэр Фрэнсис Ноллис вернулся в Лондон 8 февраля, «охваченный горем из-за своей огромной потери». После почти тридцатилетнего брака он находился в полном замешательстве, не зная, как позаботиться о детях и управлять их огромными имениями. Кэтрин «избавляла» его от многих забот и вела подсчет как «общественных», так и «личных» расходов. Без нее, писал сэр Фрэнсис, «мои дети, мои слуги и все остальное осталось без всякого порядка». [555]Тем временем Елизавета удалилась в свою опочивальню в глубоком трауре. Кэтрин Ноллис была ее ближайшей подругой. Она служила королеве с тех пор, как Елизавета вступила на престол, и не покидала королеву, несмотря на мужа и многочисленных детей. [556]Горе Елизаветы было таково, что, «забыв о собственном здоровье, она простудилась, после чего была сильно опечалена». [557]Бертран де Салиньяк де Ла Мот-Фенелон, французский посол, приехавший в Хэмптон-Корт через пять дней после смерти Кэтрин, нашел королеву в глубоком горе по случаю смерти подруги, которую «она любила больше, чем всех женщин на свете». [558]Навестивший двор примерно в то же время Николас Уайт, один из доверенных лиц Сесила, также вспоминал о том, что королева была охвачена горем. Она не могла говорить ни о чем другом, кроме своей любимой обер-гофмейстерины и родственницы: «Потом она снова завела речь о миледи Ноллис. И после многих речей об этой благородной даме я понял, почему она столько говорит о ее кончине. Она сказала, что долгая жизнь вдали от мужа… усугубила ее болезнь и значительно ускорила ее конец. Она ничего так не желала, как того, чтобы врачебное искусство помогло ей исцелиться; она лежала во внутренних покоях неподалеку от ее величества, где каждый час ее величество заботливо выслушивала вести о ее состоянии и очень часто навещала ее и утешала».