Мужайтесь и вооружайтесь! - Сергей Заплавный Страница 49

— И для меня, — поддакнул Кондырев.

— А не поблазнилось ли вам про сговор, атаманы? — испытующе глянул на них Пожарский. — Чем слова свои подкрепите?

— Есть чем, — сам того не замечая, Бегичев стал подкручивать сначала один, затем второй ус. — Недели с две назад к князю Трубецкому польский ротмистр Павел Хмелевский со своим отрядом перебежал. Он из тех, кому в нашествии на нашу землю участвовать прискорбно. Терпел он терпел неправды своего короля Жигимонта да и решил перейти на руськую службу. А чтобы ему веры больше было, указал в нашем стане лазутчика, через которого гетман Ходкевич с Иваном Заруцким сносился. Лазутчик этот именем пан Болиславский. Сразу хватать его не стали, дождались, когда он под Волок Ламской к Ходкевичу тайком пустится. Тут уж все улики налицо. Сперва-то панок этот запирался, юлил, но как только его на пытку огнем взяли, язык тотчас развязал. Но разве Трубецкой отважится иск Заруцкому вчинить? Так пока все дело и повисло. Одни казаки горой за Заруцкого стоят, другие в тяжелом недоумении пребывают, третьи приповесили головушку на левую сторонушку. А он волком по станицам мечется либо торчит меж людей, как пугало в горохе.

— По такому случаю, князюшка, и хотим тебя поскорей к Москве звать, — не утерпев, забежал вперед Кондырев. — Нам свежий заводчик нужен, достоверный, об литву и самозванство не замаранный. Как ты.

— Дело ваше понятное, атаманы, — помолчав, ответил Пожарский. — И у меня веры к Заруцкому нет и не будет. Все мы в плену у его козней и сумасбродств оказались. Хуже нет измены от того, на кого прежде уповали. Но один человек ополчения не делает, хоть он какой умелый ни будь. Это и ко мне также относится. Вместе будем стараться, сколько Бог помощи подаст. Сила к силе идет, честь к чести. Где им нынче сойтись как не под Москвой? Я туда и воевод дозорных нынче послал, чтобы у Тверских ворот накрепко стали. Вы их по пути должны были встретить.

— Как же, встретили! — разом откликнулись Бегичев и Кондырев. — А тебя самого когда ждать?

— По обстоятельствам, атаманы, по обстоятельствам. Точно сказать пока не могу, уж не обессудьте. Но вот что хочу знать из первых уст: каковы сейчас дела у кремлевских поляков?

— А какие дела могут быть у голодных тараканов? — дернул себя за желтый ус и поневоле скривился Бегичев. — Рыскают, где бы съестную крошку ухватить. Царскую казну вконец растащили. Теперь покрова с усыпальниц московских государей сдирают, золотую и серебряную утварь намелко крошат. Но ими сыт не будешь. Корма нынче дороже золота и алмазов стали. Города-то и волости вкруг Москвы дотла разграблены. Приходится ихним заготовщикам в глубинки черные забираться, в лешие места, да не все оттуда назад возвращаются. На что у нас народ смирный был, а и тот нынче всколыбался, в топоры и вилы ляхов ловит. Ну и мы, конечное дело, побиваем. Однако полной осады Кремлю сделать не получается. Сил маловато. Этим Ходкевич и пользуется. Кабы не он, кремлевские поляки давно передохли бы. Он их припасами поддерживает, но сам в Кремль не становится. Опасается, как бы в ловушку вместе с ними не попасть. Хитер бобер…

— А Гонсевский вслед за паном Зборовским еще не пустился?

— Утек! Только его и видели. Но с ба-а-льшой добычей. Сколько сокровищ он нахватал, один черт ведает. Шиши, что на Смоленской дороге озоруют, его подловили. Но пешим с конными разве совладать? Гайдуки Гонсевского над ними верх взяли. А кого им словить удалось, на кол в устрашение другим посадили. Сильно лютуют, телячьи головы! Ну, ничего, скоро долютуются.

Издевка Бегичева понятна Пожарскому. Православная церковь употреблять в пищу телятину не велит, а католическая разрешает. Вот и приклеилось к полякам прозвище телячьи головы.

— Кто же теперь на месте Гонсевского? — спросил Пожарский. — Или никого еще нет?

— Смоленский наместник Ян Потоцкий племянника своей сеструхи, Николая Струся, с подкреплением прислал. По нашим прикидкам у него под рукой до трех тысяч войска. Да у Езифа Будзилы в Кремле полк. Но Струсь с Ходкевичем крепко не ладят, чтоб им и дальше друг другу хвосты крутить! А Будзила меж ними, как зерно между жерновами, попасть не хочет. У него своя печаль: как бы скорей в Корону Польскую с золотой сумою вернуться. Так и живут в разные стороны…

Почему мира между Струсем и Ходкевичем нет, Пожарскому объяснять не надо. Да потому, что Струсь — мелкая сошка, гонорный поляк, возомнивший себя орлом, а коронный литовский гетман Ян-Кароль Ходкевич и впрямь орел. Это он семь лет назад наголову разгромил при Кирхгольме в Ливонии шведского короля Карла Девятого и его восьмитысячное войско. За ним числятся и другие громкие победы. По заслугам рядом с Ходкевичем можно поставить разве что престарелого коронного польского гетмана Станислава Жолкевского, но тот отказался продолжать войну с Россией. Случилось это после того, как польский король Сигизмунд нарушил договор об избрании на московское царство королевича Владислава и заключил под стражу непреклонных русских послов Василия Голицына и Филарета Романова. Сигизмунду ничего другого не осталось, как поставить на место престарелого, склонного к допотопному рыцарству Жолкевского литовского гетмана, пообещав в случае победы отдать Смоленск великому княжеству Литовскому. От такого предложения Ходкевич отказаться ну просто не мог.

А вот имя польского ротмистра Хмелевского, всплывшее рядом с именем Ходкевича, заставило Пожарского вспомнить ожесточенный бой с ротой неприятеля в сорока верстах от Коломны у села Высоцкое. Время стерло подробности, но оставило в памяти то упорство, с которым сражались застигнутые врасплох гусары и черкасы под началом своего удалого головы. Хорошо бы узнать, тот ли это Хмелевский или всего лишь его соименник. Хмелевских среди поляков хоть пруд пруди…

Слушая Бегичева, Пожарский мысленно соединял имена, события, расположение противоборствующих сторон, вспоминал упрек Авраамия Палицына в промедлении к пользе поляков, спрашивал себя, а не лучше ли было бы и впрямь угрозой со стороны Новгородского государства пренебречь и, пустившись на удачу, вместе с подмосковными ополченцами на приступ временно опустевшего Кремля поспешить? Вроде бы разумно. Но всякий разум на своей выучке держится, на своих обстоятельствах. Да и поздно назад оглядываться. Вперед смотреть надо. Что случилось, того не переиначишь…

Два дня пробыли в Ярославле атаманы. И так им порядок и согласие в нижегородском ополчении понравились, что Кондырев признался Бегичеву:

— Как все равно на другом свете побывал. На божеском. Уезжать жалко.

— Ну дак и оставайся, Иваха. А я твоим казакам скажу, что ты с Пожарским за кушаньем сидеть разохотился. Пусть-ка у них слюнки текут, тебя вспоминаючи.

— Экий ты, Иванко, зловредный какой! Возмечтать не даешь!

— Ладно, мечтай, только с коня не свались ненароком. Мне тебя подымать неохота.

Шутки шутками, но и Бегичев не меньше Кондырева расчувствовался. Да и было с чего. Пожарский на прощанье их сукнами на платье одарил, ратным оружием, серебряными ефимками и сердечным напутствием:

— До скорой встречи, атаманы. Коли Заруцкий притеснять станет, к воеводам Дмитриеву и Левашову ступайте! Главное — в кулак собраться да и ударить им по окаянной шее…