Держава и топор. Царская власть, политический сыск и русское общество в XVIII веке - Евгений Анисимов Страница 48

Не было и особых правил о паузах между пытками как в одном «застенке», так и между «застенками». Проект Уложения рекомендует судьям дать пытанному прийти в себя в течение двух недель. Но из материалов сыска следует, что никакого правила на этот счет не было. В одних случаях следователи давали пытанному длительный срок для поправки, в других же случаях, добиваясь показаний, они мучили его почти каждый день.

Еще одно общее наблюдение. При расследовании дела Кочубея и Искры троим колодникам задали один и тот же вопрос, они одинаково отвечали на него, но при этом число ударов кнутом различно: Василий Кочубей получил 3 удара, Иван Искра – 6 ударов, сотник Кованько – 14 ударов, а поп Святайло (кстати, признанный виновным по приговору менее других «заговорщиков») – 20 ударов. Заметна разница в степени жестокости пыток, примененных к людям разных возрастов: старого Кочубея пытали легче, чем его молодых товарищей. Однако в деле Кочубея видна и еще одна закономерность – тяжесть пытки зависела от социального положения пытаемого: дворяне, знатные колодники получали на пытках меньшее число ударов, чем крестьяне или посадские. Формально все колодники, оказавшиеся у пытки (да и вообще в тюрьме), были равны и как люди, побывавшие в руках палача, считались обесчещенными. И все же социальные различия узников влияли и на режим их содержания в тюрьме, и на тяжесть пыток. По наблюдениям Н. Б. Голиковой, изучившей материалы Преображенского приказа за конец XVII – начало XVIII века, крестьяне на пытках получали по 15–40 ударов кнутом, а дворяне всего по 3–7. Объяснить это можно характерным для тогдашнего общества неравенством. С древнейших времен пытали только рабов. По мере того, как государевыми рабами становились и все другие члены русского общества, пытки стали распространяться и на служилых людей, бояр и дворян, но все же их пытали легче, чем простолюдинов. И лишь сословные реформы Екатерины II защитили дворянина от руки палача. Однако если верховной власти требовалось выбить из пытаемого признание вины или нужные сведения, то социальные различия могли и проигнорировать. Царскому сыну Алексею Петровичу на пытке 1718 года дали, как обыкновенному разбойнику, 25 ударов, а через два дня – еще 15!

Пытка была серьезнейшим испытанием физических и моральных сил человека. Выдержать пытку, да еще не одну, обыкновенному человеку было невероятно трудно. Это оказывалось под силу только двум типам «клиентов» сыска: физически сильным людям и психически ненормальным фанатикам. К первому типу относились могучие, грубые каторжники, не раз битые кнутом и утратившие отчасти чувствительность кожи на спине. В 1785 году в Нерчинск попал закоренелый преступник 32-летний Василий Брягин, которого с 18-летнего возраста почти непрерывно наказывали, в основном за воровство: в 1774 году – два раза били плетьми и один раз батожьем; в 1776 году – плетьми и батогами; в 1777 году – батогами, в 1779 году – кошками. В 1780 году Брягина приговорили к шпицрутенам: гоняли восемь раз через 1000 человек. А в 1781–1782 годах за преступления он был приговорен к вырезанию ноздрей, битью кнутом и к ссылке на каторгу. Наконец, в 1782 году за воровство и побег он был снова прогнан через 1000 человек восемь раз и отправлен в Нерчинск как неисправимый преступник.

Кроме того, в критические моменты у сильных, волевых людей могли мобилизовываться скрытые резервы организма, пробуждаться огромная воля к жизни, желание продлить существование во что бы то ни стало. Возможно, опытные в делах пытки колодники перед «застенком» и после него пили какие-то настои из наркотических трав, притупляющих боль. В популярном в те времена лечебнике «Прохладный ветроград или врачевския вещи ко здравию человечества» есть рецепт «лекарства после правежа», который предписывает настоем особой травы «бориц» парить ноги после битья палкой по пяткам. Известны также заговоры против пытки, огня, железа, веревки и петли, которые облегчали, по крайней мере психологически, пытку, смягчали чувство боли.

Ко второму типу – фанатиков – относятся монах Варлаам Левин и подьячий Ларион Докукин. Левин был одержим идеей очищения через страдание перед лицом ждущей всех неминуемой гибели в «царстве антихриста» Петра I. Поэтому он с радостью шел на пытки и по той же причине оговорил многих невинных и непричастных к делу людей – всем им он хотел доставить блаженство в будущем. Как он говорил, «что, может быть, пожелают они с ним мучиться и они-де будут с ним в царствии небесном». Докукин же, фанатичный составитель подметных писем, в марте 1718 года сам отдался в руки мучителей, заявив, что «страдати готов». И Левин, и Докукин, вероятно, были психически больными людьми, чем и объясняется их необыкновенное терпение на пытках: Левина пытали 6 раз, в том числе один раз водили по спицам. Из его дела видно, что он страдал эпилептическими припадками – «падучей болезнью». В своем дневнике, который у него забрали при аресте, он писал о приступах «меланхолии», посещавших его видениях, о том, что ему «припало забвение». 57-летний Докукин, человек слабого сложения, выдержал три пытки кнутом (66 ударов) в течении шести дней, потом был колесован и, несмотря на многочисленные переломы костей во время этой казни, находился в сознании и даже пожелал дать показания. Его сняли с колеса и пытались лечить. Конец его не ясен – либо он сам умер, либо, видя, что подьячий не дает показаний, его казнили.

После пытки несчастного осторожно спускали с дыбы и отводили (относили) в тюрьму. В проекте Уложения 1754 года следователям рекомендовалось за день до «застенка» ничем не кормить узника и не давать ему горячего питья. Авторы проекта – а они наверняка были из Тайной канцелярии – явно обобщали опыт практической работы в застенке, когда плотно поевшие перед пыткой потом умирали. Состояние человека после пытки в документах сыска деликатно называется «болезнью». Так это и было: большая потеря крови, болевой шок, возможные повреждения внутренних органов, переломы костей и вывихи, утрата кожи на большой части спины, неизбежный в тех условиях сепсис – все это в сочетании с ужасным содержанием в колодничьей палате и скверной едой приводило к послепыточной болезни, которая часто заканчивалась смертью или превращала человека в инвалида. По данным Н. Б. Голиковой, во время розыска по Астраханскому восстанию 1705 года от последствий пыток умерло 45 человек из 365 пытаемых, то есть 12,3 %. Думаю, что в среднем после мучений в застенке людей умирало больше – ведь по астраханскому делу допрашивали, как правило, стрельцов, служивших в полках, то есть физически сильных, в расцвете лет мужчин. В общем же потоке «клиентов» политического сыска были люди самого разного возраста, подчас слабые и больные, и они умирали уже после первой пытки.

В тюрьме больных пользовали казенные доктора из Медицинской канцелярии. За 1762 год сохранились сведения, что лекарь Кондратий Елкус состоял в штате Московской конторы Тайной канцелярии. Забота о здоровье узника никакого отношения к гуманизму не имела. По одному делу А. И. Ушаков писал П. А. Толстому в ноябре 1722 года: «Мне зело мудрено новгородское дело, ибо Акулина многовременно весьма больна, что под себя испражняется, а дело дошло, что надлежало было ее еще розыскивать, а для пользования часто бывает у нее доктор, а лекарь – беспрестанно». С колодницей возились «с прилежанием неослабно» потому, что «до нее касается важное царственное дело» и чтобы она не могла с помощью смерти «ускользнуть» от дачи показаний и непременной казни. В деле есть и приписка о том, что безнадежную Акулину врачи если не вылечили, то довели до эшафота: «Акулина и Афимья кажнены марта 23 дня 1724 году».