Святослав (Железная заря) - Игорь Генералов Страница 48

Блуд уже прослыл сказочником и его весёлые байки слушали с удовольствием. Он поёрзал спиной, поудобнее устраиваясь на подложенном седле, нащупал рукой укрывшуюся с головой от озверевших комаров рогожей Чернаву и начал сказ:

— Было мне лет эдак пятнадцать. Услышал я, что у одной моей знакомой девахи уехал муж на пару дней. Ну я, как водится, к ней...

— Это где это так водится — чужих жён охаживать в отсутствие мужа? — серьёзно спросил воин, у которого стыла дома молодая жена. На него тут же зашипели:

— Закрой рот! Не мешай!

Блуд продолжил:

— Вечером я к ней. Таясь, конечно, дабы соседи не видели. Приняла меня тепло, накормила пирогами, напоила пивом. Посидели поболтали, тут и почивать пора. А к слову сказать — мужик у ей бешеный, колотит почём зря, боится она его, как пожара зимой. Ну, лежим мы, значит, а тут дверь: хлоп! И кто-то голосом её мужа песню орёт. Идёт к покою, где мы, натыкается на всё в темноте, роняет, грохот с матерщиной стоит — пьяный стало быть. Бабёнка моя ни мертва ни жива, да и я уж думаю, что час мой настал последний. Я под лавку закатился — авось не найдёт. Сам ничего не вижу, только слышу: возня какая-то, потом храп раздался. Я вылез осторожно, покрался к двери — и вдруг слышу: зовёт меня баба негромким шёпотом. Я приблизился и увидел, что мужик на бабе-то и уснул! Она выбраться не чает, чуть шевельнётся — он рычать по звериному начинает. Баба шепчет: «Помоги, помоги!» Жаль мне стало её, ведь так всю ночь под ним и пролежит.

Я вышел во двор и думаю как помочь. Думал, думал и придумал. Отыскал бертьяницу, вытащил братину с мёдом, сходил снова в дом, набрал хлеба и пошёл в стаю, там, я знал, жила у них свинья. Разломал хлеб, и начал её кормить, смачивая каждый кусок мёдом. Ох, скажу я вам, сколько же свинье надо хмельного! Хлеб она весь сожрала, пришлось ковшом ей так заливать. Я сам притомился, пока её напоил. Потом ждал, пока она уснёт. Поднял я свинью и понёс в избу.

Дева не спит моя, глаза только хлоп-хлоп. Скинули мы осторожно вдвоём с неё мужика, он опять чего-то заворочался, забурчал, но я ему быстро на жёнино место свинью подложил. Мужик по ней рукою поводил, зачмокал губами, как сосунок. Я смехом давлюсь, чуть глаза не выскакивают, а баба меня за рукав вон тянет. Вышли мы из избы, она меня благодарит, а я ей говорю: «Беги к родовичам либо волхвам, в обиду не дадут, убьёт ведь тебя!» К родичам зазорно мужатой бабе идти, она к волхвам. В общем, обошлось всё, пришёл в весь Зореслав-волхв и пристыдил ейного мужа. Зореслав хоть и молод, но в округе его уважают, он с Живой ^[56]говорит. А мужик тот... Не знаю, кто прознал про свинью и разболтал об этом, но народ, вплоть до древлянских земель, ещё год смеялся над ним, а мужика так и называют с той поры — Свинья.

Блуд самодовольно оглядел смеющихся кметей. Один из них поправил костёр и сказал:

— Я слышал эту сказку, только в своих краях, а не в ваших и не про тебя, Блуд.

Все затихли, предвкушая спор, но спору не суждено было разгореться.

— Веселитесь, други?

Из сгущавшихся сумерек надвинулась тёмная фигура. Большинство узнало появившегося, это был кметь по имени Турин. Про него, как и про всякого отличившегося воина, ходили легенды. Так сказывали, что Турин уже в девять лет зарубил топором парня, старше него и неосторожным словом оскорбившего его семью. Сам Турин был из Ладожских мест и в двенадцатилетнем возрасте ушёл вместе с ватагой в первый морской поход. За свою недолгую жизнь он воевал с чудью, бьярмами, варягами, лютичами и саксами. Турин, под стать своему имени, отличался буйным норовом и огромной силой, как у дикого тура. Сражался, говорили, без доспехов, полностью отдаваясь опьянению боя, разил врагов, оставляя за собой чистое поле. На его теле не счесть было шрамов, полученных в многочисленных битвах. За Турином показался тот самый ратник, у которого Блуд отбил Чернаву.

— Вот этот гад! — показал он на Блуда. Чернава выглянула из-под рогожи и, заметив едва не изнасиловавшего её кметя, пискнула и занырнула обратно, дрожа всем телом. Турин покосился на напрягшегося Блуда, повёл бровью:

— Отойдём, поговорим.

— Говорите здесь, у нас тайн нету, — подал голос Колот, нашарив позади себя ножны меча.

Турин с вызовом оглядел воинов у костра, пожевал ус, подумал как быть. Решил, видимо, что нахрапом здесь не возьмёшь, заговорил спокойно:

— Ты, ратник, обидел моего человека, я старшим прихожусь в его десятке. Ты силой отнял у него полонянку.

В свою очередь поднялся со своего места Блуд, загородив собою рогожу с Чернавой под ней.

— Я призываю в свидетели всех, кто находится здесь и пусть сожжёт меня Огонь Сварожич, не будет носить на себе Жива-мать, если я скажу неправду. Я не отнял, а предложил купить у твоего человека эту полонянку за любую назначенную цену, а он отказался.

— Не отказался, а сказал, что продам, когда попользуюсь ею. К тому же эта моя добыча и имею полное право делать с нею что захочу.

Воины вокруг согласно закивали. Блуд, чувствуя, что оправдаться не получится, ведь он и вправду хватался за меч, взял быка за рога:

— И что дальше? Я до сих пор предлагаю цену, которую назначит этот человек, но полонянку не отдам обратно.

Южный летний день быстро переходил в ночь. В стане меньше стал слышен глас гусляра-сказителя и всё больше были слышны гудки и сопели, призывающие к бойкому плясу. Злое комарьё не давало покоя и ратники беспрерывно махали руками, как скоморохи, только трое стояли недвижимо друг против друга. Турин долго смотрел на Блуда, решая, что делать, наконец молвил:

— Видать, крепко тебе эта девица запала, дай-ка гляну на неё.

Турин сорвал рогожу, Колот вовремя отдёрнул в сторону Блуда, пытавшегося помешать. Чернава, вскрикнув, рванулась было, но Турин, крепко схватив её за плечи, усмехаясь, разглядывал дрожащее от страха тело. Колот держал пытавшегося вырваться Блуда, драться было не время и пока не за что.

— Хороша! Я бы и сам с неё голову бы потерял. Эй, Нагиба! — обратился он к своему кметю. — Если у тебя рус не выкупит, дашь мне её на одну ночку?

И засмеялся глубоким громким смехом. Послышалось ещё несколько смешков, больше для поддержания, в основном же все смотрели мрачно, в тревожном ожидании. Турин шагнул к Нагибе, качнулся, ойкнув, и хлопнул того по плечу:

— Что решишь, друже?

Только сейчас стало заметно, что Турин хмелен и находится в хорошем настрое. Нагиба невольно присел от тяжёлого хлопка.

— Что я решу? Мы же договорились, что судиться будем.

— Так ты не уступаешь ему? Тогда пойдём на княжеский суд.

Нагиба замялся, выносить это плёвое дело на князя и получить общее осуждение не хотелось. Наконец решив, он сказал: