История Французской революции - Франсуа Минье Страница 48

Тогда Собрание, естественно, вернулось к вопросу о положении Франции, которое еще не изменилось. Чрезвычайная Комиссия двенадцати представила через посредство Пасторе мало успокоительную картину положения и раздоров партий. Жан Дебри предложил от имени той же комиссии, для успокоения чрезвычайно взволнованного народа, чтобы, в случае приближения решительного момента, собрание объявило „Отечество в опасности“ и приняло тогда меры к охранению общественной безопасности. Прения открылись этим важным предложением. Верньо нарисовал в речи, глубоко потрясшей Собрание, все опасности, которым в это время подвергалась страна. Он говорил, что все: собрания эмигрантов, союз государей, поход иностранных армий к французским границам, внутренние волнения — все делается во имя короля. Он обвинил короля, что он останавливает своими отказами порыв нации и предает, таким образом, Францию коалиции. Он ссылался на ту статью конституции, где было сказано, что если король станет во главе армии и направит ее силы против нации или открыто не воспротивится подобному предприятию, ведущемуся от его имени, он признается отрекшимся от престола. Предположив, далее, что Людовик XVI добровольно отказался от обороны отечества, Верньо прибавил: „Не вправе ли мы сказать ему в таком случае: „Король! Вы, без сомнения, вместе с тираном Лизандром думали, что истина стоит не дороже лжи и что надо людей забавлять клятвами, как маленьких детей игрушками; Вы притворялись любящим законы только для того, чтобы сохранить власть, дающую возможность презирать их; притворялись любящим конституцию, чтобы она не свергла Вас с престола, где Вам нужно было оставаться, чтобы уничтожить ее. Не думаете ли Вы обмануть нас этими лицемерными обещаниями? Не думаете ли Вы отвлечь наше внимание от наших несчастий коварством Ваших извинений? Значит ли это защищать нас — противопоставлять иностранным солдатам слабые силы, не оставлявшие даже сомнения в их поражении, и отвергать планы укрепления страны? Зачем Вы не обуздали генерала, нарушившего конституцию, и сковали мужество тех, кто ей служил? Для нашего счастья или нашей гибели конституция оставила Вам право выбора министров; для нашей славы или для позора сделала она Вас главой армии? Для того ли она дала Вам права утверждения законов, цивильный лист и другие преимущества, чтобы Вы уничтожили конституционным путем и конституцию, и королевство? Нет! Нет! Вы, не тронутый великодушием народа, весь проникнутый любовью к деспотизму, Вы теперь ничто для конституции, так Вами недостойно оскверненной, ничто для народа, которому Вы так предательски изменили!“

При теперешнем положении Жиронды она могла рассчитывать только на низвержение короля. Верньо, правда, говорил только предположительно, но вся народная партия действительно ставила в вину Людовику XVI все те планы, которые в устах Верньо были только предположением. Несколько дней спустя Бриссо высказался откровеннее: „Никогда еще не была так велика опасность, как та, что теперь угрожает стране. Отечество в опасности, и не по недостатку войск или отсутствию мужества в армии, не потому, что ее границы плохо укреплены, а средства незначительны. Нет, отечество в опасности, потому что его силы парализованы и парализованы кем же? Тем человеком, которого конституция поставила во главе, а вероломные советники сделали врагом ее. Вас пугают королями Венгрии и Пруссии, а я говорю вам, что главная сила этих королей при нашем дворе, и раньше всего надо победить ее здесь. Вам говорят, чтобы вы уничтожили мятежных священников во всем королевстве, а я говорю вам, что, поразив Тюильрийский дворец, вы тем самым поразите всех священников. Вам говорят, чтобы вы преследовали всех изменников, мятежников и заговорщиков, а я скажу вам, что они все исчезнут, если вы уничтожите совет в Тюильри, потому что он и есть тот центр, куда сходятся все нити, где сочиняются все козни, откуда исходят все подстрекательства. Нация — игрушка в руках этого совета. Вот тайна нашего положения, вот источник зла, и вот куда следует направить лечение!“

Жиронда, таким образом, приготовляла Собрание к низложению короля, но вначале оно занялось важным вопросом о грозящих отечеству опасностях. Три соединенных комитета объявили, что наступила пора принять меры к общественной безопасности, и 5 июля Собрание обнародовало торжественную формулу: „Граждане, отечество в опасности!“ Тотчас же гражданские власти встали в положение непрерывной бдительности; все граждане, способные носить оружие и уже служившие в Национальной гвардии, были призваны в действующую армию; каждый должен был объявить об имеющемся у него оружии и военных припасах: кому не могли дать ружья, тех вооружили пиками; на общественных площадях вербовали в батальоны добровольцев, подняв знамя с надписью: „Граждане, отечество в опасности!“ В Суасоне устроили лагерь; все эти необходимые меры обороны довели до высшего предела революционное исступление. Всего заметнее было оно в годовщину 14 июля, когда чувство толпы и выборных от департаментов неудержимо прорвалось. Петион в то время был кумиром толпы, и к нему были отнесены все почести празднества. Несколько дней тому назад он был отставлен от должности советом департамента за свое поведение 20 июня, но Собрание вернуло его обратно, и в день праздника братства раздавался единодушный крик „Петион или смерть!“ Несколько батальонов Национальной гвардии, как, например, де Фий-Сен-Тома, высказывали еще свою преданность ко двору. Они стали предметом подозрения и злобы народа. Между гренадерами де Фий-Сен-Тома и марсельскими добровольцами произошла схватка на Елисейских полях: несколько гренадеров было ранено. С каждым днем кризис становился все неизбежнее; партия войны не могла больше переносить конституционалистов. Нападки на Лафайета увеличились; его преследовали в журналах, на него доносили в Собрание. Наконец, открылись неприятельские действия; Клуб фельянов был закрыт; роты гренадеров и егерей Национальной гвардни, главный оплот буржуазии, были распущены; линейные войска и часть швейцарцев удалены из Парижа, и всем этим открыто было подготовлено ужасное событие 10 августа.

Поход пруссаков и знаменитый манифест герцога Брауншвейгского ускорили наступление катастрофы. Пруссия соединилась с Австрией и с германскими принцами против Франции. Эта коалиция, к которой присоединился еще туринский двор, несмотря на то, что к ней не примкнули все те державы, которые вначале предполагали участвовать в ней, все же являлась грозной силой. Смерть Густава III, долженствовавшего встать во главе нападающей армии, вывела Швецию из коалиции; замена министра Флорида-Бланка графом д'Аранда, человеком более осторожным и умеренным, помешала Испании вступить в коалицию; Россия и Англия, хотя тайно и одобряли поведение европейского союза, но не участвовали в нем открыто. После описанных нами военных событий армии больше наблюдали одна за другой, чем действовали. Между тем Лафайет заставил свою армию усвоить дисциплину и внушил ей преданность; а Дюмурье, назначенный под начальство Люкнера в лагерь при Моде, приучил порученное ему войско к военному делу мелкими стычками и ничего не значащими успехами. Таким образом, они образовали ядро хорошей армии; доверие солдат и дисциплина для отражения будущего вторжения союзников были положительно необходимы.

Герцог Брауншвейгский начальствовал над союзниками, под его начальством была неприятельская армия, состоявшая: из 70 тысяч пруссаков, 68 тысяч австрийцев, гессенцев и эмигрантов. План вторжения был следующий, герцог Брауншвейгский должен был с пруссаками перейти Рейн у Кобленца, подняться по левому берегу Мозеля, атаковать французскую границу в ее наиболее слабом месте и направиться в столицу через Лонгви, Верден и Шалон. Принц Гогенлоэ должен был действовать на его левом фланге по направлению к Тионвилю и Мецу с гессенцами и одним корпусом эмигрантов. Генерал Клерфэ с австрийцами и другим корпусом эмигрантов в то же время должен был опрокинуть Лафайета, стоявшего между Седаном и Мезьером, перейти Маас и идти к Парижу через Реймс и Суасон. Таким образом, к столице оттягивались неприятельские войска с центра и обоих флангов, с Мозеля, с Рейна и от Нидерландов. Другие корпуса, расположенные на рейнской и крайней северной границах, должны были облегчить центральное вторжение, нападая на французские войска с этих сторон.