Нидерланды. Каприз истории - Геерт Мак Страница 48

Так начинается притча, которой в июне 2006 года патриарх нидерландской журналистики Хенк Хофланд описал ситуацию, сложившуюся в стране. Он рассказывает далее, как в этом хаосе объявилась некая дама из Африки, которая вместе с известным борцом за свободу сделала фильм, призванный помочь мусульманским женщинам освободиться от угнетения. «Мы не знаем, насколько помогло это тем женщинам» и как был убит режиссер. «Снова последовал год большой неразберихи, а потом дама была вынуждена покинуть страну-поводыря, потому что четырнадцать лет назад, прибыв из Африки, она смошенничала. Снова неразбериха. Жители страны-поводыря полностью воспользовались своей свободой, чтобы еще больше ругаться, проклинать, оскорблять, уязвлять, плеваться и драться». Наконец, по старинному обычаю поводырей было найдено решение проблемы ярости обитателей ночлежек, но радетельница за свободу уже решила продолжить свою миссию в Америке. Ее сторонники осиротели.

Если продолжить притчу Хофланда, то понемногу все успокаивалось в стране-поводыре. Но тут другой борец за свободу, на сей раз из Лимбурга, сделал новый фильм, разоблачающий нетерпимость ислама, — его партия, по опросам, могла бы на ближайших выборах во Вторую палату получить 12 мест, как и «Зеленые левые». Снова во имя Просвещения и свободы слова вволю плевались, язвили и оскорбляли. Бойкая брабантская матрона, которая когда-то, будучи министром иммиграции и интеграции, хотела лишить африканскую даму гражданства в стране-поводыре, доросла между тем до разряда новой национальной героини. «Гордость за страну-поводыря» — называлась ее новая партия, уверенно претендовавшая, по опросам, по меньшей мере, на 20–25 мест — значительно больше, чем, по тем же опросам, могли бы иметь социал-демократы.

А центристское правительство, состоявшее из христианских демократов, социал-демократов и ортодоксальных кальвинистов, преимущественно солидных мужчин и женщин, под руководством чопорного зеландца со страхом и беспокойством ждали новых выборов.

Шесть лет нидерландской истории. То, что эпоха обеспечиваемого «колоннами» социального мира окончательно ушла в прошлое, со всей ясностью обнаружилось только на рубеже веков. Между 1994 и 2004 годами Нидерланды переживали относительно спокойный и благополучный период под правлением «большой» коалиции из социал-демократов, праволиберальной Народной партии за свободу и демократию и леволиберальной «Демократы 66». Оглядываясь назад, можно сказать, что это было затишье перед бурей. Едва ли когда-нибудь профили различных партий были такими неясными, как перед выборами в 2002 году. Избиратели, голосовавшие за левых и решившие проконсультироваться в Интернете с «Пульсом голосования», к своему удивлению, обнаружили, что по своим взглядам на общественно-политические проблемы и по взглядам на защиту окружающей среды они близки ортодоксальным кальвинистам из Христианского союза. В этом факте отразилось размывание границ, а также то, что у этих столь противоположных общественных групп было что-то общее; для обеих этические вопросы занимали приоритетное место.

Между тем на сцене появился новый политический герой — Пим Фортёйн, который апеллировал к националистическим чувствам и потребности в социальной справедливости и морали, предлагая своим избирателям коктейль из отчасти устаревших социал-демократических представлений и крайне провокационных правых взглядов, прежде всего на ислам и иммиграцию. Весьма неоднозначная фигура, не в последнюю очередь из-за своего нарциссизма и гедонистического образа жизни. Несмотря на негативное отношение к иммиграции, Фортёйн был большим любителем марокканских мальчиков — чего совершенно не скрывал. Смог бы он исполнять обязанности премьера хотя бы квартал — более чем сомнительно. Но все это ничего не меняло в том факте, что во взбаламученной стране тысячи узнавали в этом отщепенце своего. Он мобилизовал потенциал избирателей, который всегда игнорировали леворадикальные, леволиберальные и социал-демократические интеллектуалы, да и христианские демократы и праволиберальные политики старались его не замечать. Это был потенциал маленьких людей — ворчливых шоферов такси, обнищавших стариков, домохозяек, которые мучились в неблагополучных районах, — 20–30 процентов нидерландцев, которых можно было бы охарактеризовать как реакционных, разочарованных, брошенных на произвол судьбы.

Часть этого потенциала долгие годы пополняла ряды тех, кто не голосовал; другие за неимением альтернативы отдавали свои голоса правым либералам, которые всегда организовывали активные консервативно-популистские движения, или коммунистам. Их претензии к признанным партиям были отчасти справедливыми, а многие из них непосредственно сталкивались с теми негативными последствиями развития, на которые «благоразумная» нидерландская элита предпочитала закрывать глаза. Одной из острейших проблем являлся приток нескольких сотен тысяч иммигрантов прежде всего из сельских, традиционно исламских районов турецкой Анатолии и марокканских Рифских гор. Это была иммиграция, которая началась в 60-е годы в рамках временной и ограниченной трудовой миграции, а с 70-х (вследствие приезда родственников, брачной миграции) превратилась в небольшое переселение народов. Такой поток мигрантов из старого аграрного мира в современный городской мир и внутри одной страны создает большие проблемы, не говоря уже о том, что он захлестнул больше половины Европы, прежде чем добрался до постмодернистских Нидерландов. И не лишены основания упреки в адрес элиты, которая по своей слепоте не замечала возникающих отсюда проблем.

Короче, было бы ошибочно говорить, что нидерландская демократия испытала кризис именно тогда, когда в мае 2002 года воинственный активист защитников животных застрелил Пима Фортёйна; нет, кризис уже давно существовал, а эта смерть только драматически обострила его. С тех пор озлобленные дебаты стали определяющими в нидерландских медиа и политике. Доминировало меньшинство, но, как и в 60-е годы, очень шумное меньшинство, которым остальные нидерландцы, привыкшие к относительно умеренным и не слишком популистски настроенным политикам, едва ли могли ответить адекватно.

Удивляет то, что все это происходило на фоне экономической ситуации, которую с исторической точки зрения можно считать прямо-таки великолепной. В списке самых богатых стран мира — по показателям валового национального дохода на душу населения, — составленном Организацией экономического сотрудничества и развития, Нидерланды занимали в конце 2007 года восьмое место. Бернард Бот, в прошлом известный дипломат и бывший министр иностранных дел, однажды охарактеризовал Нидерланды как «среднюю державу карманного размера». При своих 16 миллионах населения страна создала удивительно много важнейших международных компаний. Нидерландские предприятия относятся к числу крупнейших инвесторов в экономику США — и наоборот. Экономика Нидерландов на редкость открытая, а по-другому и не может быть в такой относительно маленькой стране: более 60 процентов продукции предназначено для экспорта, почти 60 процентов товаров внутреннего потребления импортируется. Роттердамский порт — крупнейший в Европе, а после Сингапура и Шанхая — третий в мире.

Качество жизни высокое. В списке ООН наиболее благополучных стран по уровню доходов населения, продолжительности жизни и качеству медицинского обслуживания Нидерланды в течение многих лет входят в первую десятку из 177 стран. Со своим девятым местом они выглядят заметно лучше Бельгии (16-е место) и Германии (22-е место). У нидерландцев необычно много свободного времени. В США за год на работника в среднем приходится на 35 процентов больше рабочего времени, чем в Нидерландах, в других странах Европы тоже работают на 20 процентов больше нидерландцев. Разрыв в основном компенсируется за счет высокой производительности труда. По ВВП [на душу населения] страна занимает второе место в Европе, уровень безработицы в данный момент самый низкий на континенте.