История династии Сфорца - Леси Коллинсон-Морлей Страница 48

Рождение сына Беатриче стало заметным шагом, еще более приблизившим неизбежный кризис в Милане. Супруга Людовико всецело поддерживала его намерения относительно миланского герцогства. По утверждению Коммина, который знал позиции всех заинтересованных сторон, одна лишь Изабелла Арагонская стояла между Людовико и герцогством Милана. Молодая, смелая и рассудительная, она была бы готова отстаивать права своего мужа, но, продолжает Коммин, «он не был умен и только повторял то, что супруга говорила ему». Если бы в какой-то момент он решился бы проявить недовольство, его дяде не составило бы труда быстро восстановить свою прежнюю власть. Джан Галеаццо, несмотря на свою любовь к жене, не всегда достаточно хорошо с ней обходился, особенно находясь под влиянием алкоголя. В 1492 году маркиза Монферратская сообщала в письме о том, что в Милане не случилось ничего нового, «за исключением того, что герцог побил свою жену».

Ей приходилось терпеть и другие унижения. В 1492 году некоторых из ее слуг обвинили в попытке отравить неким порошком, на поверку оказавшимся смертельным ядом, Галеаццо Сансеверино и Боццоне, любимого фаворита ее мужа. Все сведения об этом инциденте Людовико отослал в Неаполь. Ферранте, дед Изабеллы, пришел в негодование, узнав о таком обвинении. Он отвечал, что заговор против Галеаццо Сансеверино выглядит нелепо. Что же касается Боццоне, то он удивлен тем, что герцогиня до сих пор от него не избавилась. В любом случае Людовико должен был принять соответствующие меры. Но когда герцогиня жаловалась ему на Боццоне, он наградил его, вместо того чтобы выслать его прочь. И большинство граждан были склонны согласиться со старым королем Неаполя.

Людовико разразился гневной речью против герцогини Милана перед специальным посланником ее деда Ферранте Неаполитанского. Он сказал, что она хотела бы лишить его власти и убить его, и править самой, но ни герцог Милана, ни его подданные не позволят ей этого. Если же она добьется своей цели, она никогда не сможет сделать для Милана того, что сделано им во славу короля Неаполя и герцога. Он обвинил ее в гордыне, жестокости и злобной зависти, заявив, что Изабелла не способна ладить ни с ним, ни со своим мужем, ни со слугами — все они были назначены им самим — и всегда залезает в долги.

Последней каплей оказалось рождение сына Беатриче и последовавшие затем тщательно подготовленные официальные церемонии. Донна Изабелла поняла, что намерение Людовико и Беатриче захватить миланское герцогство становится все более и более определенным. Закончилось тем, что она написала письмо (на весьма бедной латыни) своему отцу, которое Корио приводит полностью. Многие исследователи полагают, что оно принадлежит перу самого историка. Как бы то ни было, она, несомненно, писала своему отцу Альфонсо Калабрийскому:

«Уже столько лет, отец мой, как вы отдали меня за Джан Галеаццо с тем условием, что когда он возмужает, то будет править самостоятельно, подобно тому, как правил его отец Галеаццо, его дед Франческо и все его предки Висконти. Но хотя теперь он повзрослел и уже стал отцом, он по-прежнему не имеет власти в собственном герцогстве и даже самое необходимое получает лишь после неоднократных просьб от Людовико и его министров. Вся власть в руках Людовико, тогда как мы, лишенные денежных средств, ведем жизнь обычных граждан… Недавно его жена родила сына, и все говорят, что он намерен сделать его графом Павии, чтобы затем его сын смог унаследовать герцогство. Все почести воздаются его матери, в то время как с нами и нашими детьми обращаются с презрением. Мы рискуем своими жизнями, оставаясь в его власти, поскольку он способен втайне избавиться от нас, с тем чтобы положить конец существующей вражде, и я могу остаться одинокой вдовой, лишенной какой-либо поддержки. У меня есть смелость и ум: народ сочувствует мне и жалеет меня, тогда как его ненавидит и проклинает, поскольку он грабит подданных вследствие своей жажды золота; но я вынуждена подчиняться силе и сносить всевозможные оскорбления. Я не могу говорить открыто, поскольку назначенные им слуги доносят ему обо всем. И если отцовские чувства, если любовь ко мне, если мои праведные слезы могут тронуть вас, если в вас есть сколько-нибудь королевского величия, то спасите вашу дочь и вашего зятя от рабства и оскорблений, верните им власть, которой их хитростью лишили. Если же вы вовсе не заботитесь обо мне, то я скорее сама покончу с собой, чем подчинюсь чужому ярму, что является для меня большим злом, нежели позволить другому узурпировать мои права». Письмо исполнено подлинным пафосом гуманистов и напоминает те речи, которыми мать Изабеллы Арагонской славилась в юности. Изабелла была единственной женщиной, которую Джовио упоминает в числе прославляемых им выдающихся личностей, поскольку, претерпевая свои невзгоды с «душою мужественной» (anivo virile), «она зажгла первую искорку того пламени, которому суждено было охватить Италию».