Чапаев - Павел Аптекарь Страница 48

Однако реализовать замысел Чапаева по разгрому противника помешала погода. Весеннее половодье снесло мосты через реку Ик. Подвоз патронов, снарядов и фуража для лошадей был крайне затруднен. Начдив вынужден был сделать оперативную паузу, чтобы дать отдых частям дивизии, подтянуть тылы и артиллерию, перегруппировать силы. Воспользовавшись этим, главные силы 1-го Волжского корпуса генерала Каппеля начали отходить на восток, чтобы избежать окружения, и вечером 16 мая оставили Белебей. Выяснив, что противник ускользнул из предназначавшегося для него котла, Чапаев изменил принятое решение. Ближе к вечеру 17 мая он распорядился подготовить решительный удар, «от которого противник не мог бы уже оправиться». Чтобы ускорить преследование неприятеля, начдив создал группу в составе четырех кавалерийских дивизионов (бригадных и дивизионного) под командованием командира 25-го отдельного кавалерийского дивизиона Пантелея Сурова. Сводная бригада должна была 19 мая выдвинуться из района Ново-Троицкий и скрытно выйти лесом и долинами в обход между деревнями Карсали, Тузлукуш, откуда, разделившись на две группы по два дивизиона, ударить по белым с тыла, чтобы перехватить выходившие из окружения части и обозы противника.

Отношение местных жителей к красным было противоречивым: они надеялись, что победа чапаевцев окончательна, что удача не повернется к победителям спиной, что означало бы очередное превращение многострадальных поволжских деревень в прифронтовую полосу, новый виток разрушений, разорения и насилия. В то же время многие крестьяне все-таки опасались возвращения белых и пытались быть лояльными к обеим противоборствующим сторонам. Кроме того, в тылу у чапаевцев оставались небольшие группы неприятеля, остатки разбитых полков или просто сбившиеся с пути малочисленные роты и батальоны, стремившиеся присоединиться к главным силам белых. Начальник дивизии вынужден был пригрозить населению недавно занятых местностей крайними мерами: «Замечается злостное явление со стороны местного населения в порче телефонных и телеграфных проводов и убийстве в ночное время надсмотрщиков. Вменяется в обязанность всем политкомам и командирам частей объяснить местному населению и предупредить, что впредь за такие явления и укрывательство бандитов все местные власти будут арестованы, преданы суду и, в крайнем случае, расстреляны…» Чапаева можно понять: бесперебойная связь в маневренной войне чрезвычайно важна, ее отсутствие, даже кратковременное, может привести к несогласованным действиям войск и, как следствие, к поражению.

Красные продолжали успешно наступать и 17 мая заняли Белебей. Тем не менее непрерывные бои и беспокойство за судьбу близких (в районе Николаевска снова развернулись сражения с уральскими казаками) подтачивали силы Чапаева. «Чапай устал. Он переутомился мучительной, непрерывной работой. Так работать долго нельзя — он горел, как молния. Сегодня подал телеграмму об отдыхе, о передышке. Да тут еще пришли вести с родины, что ребята находятся под угрозой белогвардейского нашествия, — ему хочется спасти ребят. Телеграмму я ему не подписал. Вижу, что мой Чапай совсем расклеился. Если уедет — мне будет тяжело. Мы настолько сроднились и привыкли друг к другу, что дня без тоски не можем быть в разлуке. Чем дальше, тем больше привязываюсь я к нему, тем больше привязывается и он ко мне. Сошелся тесно я и со всеми его ребятами. Все молодец к молодцу — отважные, честные бойцы, хорошие люди. Здесь живу я полной жизнью», — записал в дневнике Фурманов.

Впрочем, отношения начдива и комиссара, людей горячих и не привыкших уступать, были далеки от ровных. В вышедшем спустя 40 лет после смерти Фрунзе сборнике воспоминаний друзей и соратников были опубликованы неизвестные ранее записи комиссара 25-й дивизии. «Близкие друзья, когда поспорят, так крепко, наотмашь, сплеча, не жалея самого дорогого — свою дружбу. Как-то злые и нервные до предела ехали мы в степи с Чапаевым. Он слово — я слово, он два — я четыре. Распалились до того, что похватались за наганы. Но вдруг поняли, что стреляться рано, — одумались, смолкли. Ни слова не говорили весь путь, до штаба кутяковской бригады. Отношения переменились как-то вдруг (почему — расскажем ниже. — П. А.), и мы ничего не могли поделать с собой. Экспансивный и решительный, мало думая над тем, что делает, Чапаев написал рапорт об отставке. Дал телеграмму Фрунзе, что выезжает к нему для доклада. А я знал, о чем будет этот доклад, — Чапаев вгорячах может наделать всяких бед». Фурманов, пользовавшийся доверием командующего группой после работы в Иваново-Вознесенске, написал ему телеграмму с просьбой принять участников конфликта вместе.

Фурманов вспоминал, что Фрунзе детально расспрашивал приехавших к нему начдива и комиссара о делах в дивизии, настроениях бойцов, разъяснял цели кампании и всеми способами уводил собеседников от конфликта и выяснения отношений. «Мы пытаемся сами заговорить, наталкиваем на мысль, но ничего не выходит — он то и дело уводит беседу к другим вопросам, переводит разговор на свой, какой-то особенный малопонятный нам путь. И когда сказал, что хотел, выговорился до дна, кинул нам улыбаясь: “А вы еще скандалить собрались? Да разве время, ну-ка подумайте… Да вы же оба нужны на своих постах, не так ли?” Нам стало неловко за пустую ссору, которую в запальчивости подняли в такое горячее время… а он еще шутил — напутствовал: “Ладно, ладно, сживетесь, вояки”. Мы с Чапаевым уходили опять друзьями, речь дорогого товарища утишила наш мятежный дух», — вспоминал комиссар.

Дивизия и ее начальник и комиссар жили не только боями. Слава Чапаева распространилась настолько широко, что жители занятых красными полками сел и деревень обращались к нему за помощью не только в случае конфликтов с красноармейцами и командирами, но и для разрешения бытовых и житейских проблем. В середине мая Чапаев получил «вопиющую жалобу» от председателя совета народных судей Новоузенского уезда Тимофея Спичкина, в которой тот требовал восстановления справедливости и осуждения «воров», которых он якобы разоблачил, будучи народным судьей:

«Прошу вас, товарищ Чапаев, обратить на эту жалобу свое особое, геройское внимание. Меня знают второй год Уральского фронта за честного советского работника, но злые люди, новоузенские воры и преступники, стараются меня очернить и сделать сумасшедшим, чтобы моим заявлениям на воров не придавать значения. Дело обстоит так: 16 воров украли… Когда я, Спичкин, заявил об этом расхищении в Самару, то оставшиеся не арестованными 14 воров (двое арестовано) заявили, что Спичкин сумасшедший, и потребовали врачей освидетельствовать Спичкина. Врачи признали меня умственно здоровым. Тогда 14 новоузенских воров-грабителей сказали: “Мы вам не верим” и отправляют меня в Самару, в губисполком, для освидетельствования через врачей-психиатров. Но, принимая во внимание, что теперь вся правда и справедливость на фронте у героев и красноармейцев, подобных как вы, товарищ Чапаев, — я, Спичкин, вас срочно прошу сделать нужное распоряжение: помочь в Новоузенске арестовать всех перечисленных 14 воров, направить их в Самару для предания суду Ревтрибунала, и за это вам население скажет большое спасибо, так как во мнении народном имя ваше славно как самоотверженного героя и стойкого защитника республики и свобод. Я на вас вполне надеюсь, товарищ Чапаев. Защитите и меня от 16 новоузенских воров-грабителей… Я прошу немедленно арестовать без всякого стеснения всех оставшихся… воров и повторяю… ваше славное имя будет еще славнее за такую защиту населения от мародеров-воров и избавление населения от этих грязных пауков-микробов… Вы, товарищ Чапаев, признанный герой всенародно, и славное ваше имя гремит повсюду — вас поминают даже дети. Я, Спичкин, также признанный герой в искусстве гражданском. У меня также есть великие порывы к славе и доблестям. Прошу вас этому верить! Вы убедитесь в этом на деле. Я, Спичкин, воплощенная огненная энергия и воплощенный труд. Считал бы за счастье видеть вас лично, а вам познакомиться со мною, Спичкиным. Будучи от природы человеком кристальной честности, любя народ, за который отдавал душу… я желал бы немедленно стать вашею правою рукою и свою огненную энергию отдать для вашего военного дела по отражению всеми ненавидимого бандита — Колчака. Прошу вас немедленно принять меня в ряды Красной Армии добровольцем, в славный ваш полк по имени Стеньки Разина».