Двенадцать поэтов 1812 года - Дмитрий Шеваров Страница 48

«Новопоявившийся персонаж». — Первые мемуары эпохи 1812 года. — Грузинские корни. — Хижина на Пресне. — Прогулка a la Chalikof. — Напрасные поиски Ростопчина на Трех Горах

Портрет глазами современников

Кн. Шаликов был по происхождению грузинец, что обнаруживала и его физиономия: большой нос, широкие черные брови, худощавость… Он был очень оригинален… Был странен и в одежде: летом всегда носил розовый, голубой или планшевый платок на шее.

М. Дмитриев. Мелочи из запаса моей памяти ^[187]

Он милый поэт, человек достойный уважения, и надеюсь, что искренняя и полная похвала с моей стороны не будет ему неприятна. Он именно поэт прекрасного пола…

А. С. Пушкин. Из письма П. А. Вяземскому, 19 февраля 1825 г. ^[188]

Мне сказывал Загоскин, что во время малолетства случалось ему с родителями гулять на Тверском бульваре. Он помнит толпу, с любопытством, в почтительном расстоянии идущую за небольшим человечком, который то шибко шел, то останавливался, вынимал бумажку и на ней что-то писал, а потом опять пускался бежать. «Вот Шаликов, — говорили шепотом, указывая на него, — и вот минуты его вдохновения».

Ф. Ф. Вигель. Записки ^[189]

В гостиную впорхнул небольшой человек на высоких каблуках лакированных сапожков, очень смугло-желтоватый, с черным с проседью огромным хохлом над высоким лбом, от которого шел длинный горбатый попугайный нос… Новопоявившийся персонаж имел вид веселый, оживленный и был вертляв не по годам… Он с некоторою изысканностью прикладывал лорнет к своим черным глазам… То был князь Петр Иванович Шаликов, издатель «Дамского журнала»…

В. П. Бурнашев ^[190]

А эти шальные Шаликовы хуже шмелей!.. Гром и молнию бросит он на нас… гром и молнию!..

К. Н. Батюшков — Н. И. Гнедичу. 19 декабря 1811 г. ^[191]

* * *

Принято считать, что в занятой французами Москве не оставалось ни одного поэта и вообще ни одного профессионального литератора. Но это не так. В Москве вынужден был остаться князь Петр Иванович Шаликов, стихотворец, издатель и редактор «Аглаи» — одного из самых популярных в ту пору журналов.

Те, кто наблюдал Шаликова издалека (а не заметить его нельзя было и в толпе), считали его забавным персонажем пестрой старомосковской жизни. Мемуарист вспоминает: «Его за доброту и любезность очень любили, что… не мешало всем, от мала до велика трунить над ним, преимущественно за его почти болезненную страсть к стихоплетству и особенно к чтению своих пиитических произведений направо и налево всякому встречному и поперечному…» ^[192]

Забавная, нарочито окарикатуренная некоторыми современниками, фигура Петра Ивановича Шаликова плохо вписывалась в апокалиптическую картину гибели Первопрестольной. Кто-то не очень верил в его московские мытарства, а кто-то верил, но упрекал: как же так, гордый Грузинец (одно из его прозвищ на Парнасе), русский дворянин, а остался под французами.

Очевидно, поэтому для изложения и прояснения истинных своих обстоятельств Петр Иванович решился на исповедь. Одним из первых московских жителей он написал воспоминания о пережитом. 24 декабря 1812 года он поставил в рукописи точку, а в 1813 году книга Шаликова под названием «Историческое известие о пребывании в Москве французов 1812 года» вышла в свет. Через много лет Михаил Дмитриев (племянник Ивана Ивановича Дмитриева и сам поэт) так оценивал эту книгу Шаликова в своих мемуарах: «Так как она содержит в себе свидетельство очевидца (а у нас таких книг мало), то и она не должна быть забыта. Это, может быть, из всего, написанного князем Шаликовым, одно, что должно сохраниться в библиотеках…» ^[193]

Свое краткое документальное повествование Петр Иванович посвятил Александру I: «Прости, Монарх! верноподданному в смелости представить отеческому взору ТВОЕМУ картину бедствий, претерпенных любезными детьми великого ТВОЕГО сердца!..» ^[194]

Во вступлении Шаликов будто оттягивает свой рассказ, пытается справиться с волнением, и оттого пускается в рассуждения о Наполеоне и тиранах вообще, размышляет о судьбах народов. Понимая, что до Карамзина ему далеко, князь чистосердечно признает «неопытность свою в роде историческом» и обещает ограничиться ролью честного «очевидца происшествий». При этом Петр Иванович предупреждает, что некоторые места сочинения он не может не ознаменовать «духом сильного негодования… от воплей сердца, которые, может статься, вырвутся иногда из груди непроизвольно» ^[195].

По этим словам чувствуется, что Петр Иванович был человеком чрезвычайно эмоциональным. Очевидно, свой горячий темперамент он унаследовал от деда — грузинского князя Дмитрия Елисеевича Шаликашвили, жившего в Картли. После завоевания Грузии персами дед в свите царя Вахтанга VI нашел пристанище в России.

Отец Шаликова служил в Сумском гусарском полку, командиром которого некоторое время был его родственник Антон Чаликов. В Отечественную войну 1812 года генерал-майор Чаликов командовал гвардейской кавалерийской бригадой, участвовал в сражениях под Витебском, Смоленском, Бородином. Со славой дошел до Парижа.

Сам Петр Иванович в юности служил в одном из гусарских полков, принимал участие в Русско-турецкой войне, брал Очаков, потом ходил на Варшаву, дослужился до чина премьер-майора, командовал эскадроном. После выхода в отставку (в 1801 году) Петр Шаликов продал поместье отца в Полтавской губернии и купил в Москве, в районе Пресни, небольшой деревянный домик, который в стихах неизменно называл «хижиной».