Кутузов - Алексей Шишов Страница 48

Среди историков существует довольно много мнений о поведении главнокомандующего Подольской армией в день Аустерлицкого сражения, обернувшегося трагедией для союзных войск, прежде всего русских. Большинство из них, ссылаясь на воспоминания участников военного совета, отмечают пассивность Кутузова. В тот поздний вечер, когда в его штаб-квартире в Крженовице австриец Вейротер по-немецки зачитывал дислокацию предстоящей генеральной баталии, полководец свое несогласие выражал тем, что демонстрировал полное равнодушие и спал.

Ряд исследователей, среди них — П.А. Жилин, С.Б. Окунь, А.З. Манфред, А.Г. Бескровный, утверждал, что главнокомандующий предлагал «не бросаться в сражение очертя голову» и «избегать сложных маневров», «тщетно предостерегал» и даже «требовал» отказаться от атаки позиций наполеоновской армии.

Михаил Илларионович понимал, что составленная Вейротером диспозиция не соответствует местности и не учитывает реальную дислокацию неприятельской армии. Но, зная отношение своего самодержавного монарха и его окружения к «решительному» австрийскому генерал-квартирмейстеру и то, что любые возражения против него не будут приняты, предпочитал хранить молчание.

Именно такая безмолвная безучастность бесправного главнокомандующего подверглась осуждению многими историками. По мнению германского историка Ф.В. Рюстова, генерал от инфантерии М.И. Голенищев-Кутузов был «виноват не как полководец, а как гражданин земли Русской», так как у него не хватило «гражданского мужества высказать всю правду юному императору». Рюстов упрекал русского главнокомандующего за то, что он позволил «вырвать из своих рук главное начальство над армиею».

К такой же оценке поведения Кутузова на военном совете, где решалось, быть или не быть сражению при Аустерлице, присоединился и Г.А. Леер. Историк считает, что у главы Подольской армии не хватило твердости и мужества в отстаивании собственного мнения перед неопытным самодержцем. Поражением под Аустерлицем и объясняется охлаждение государя к Кутузову, продолжавшееся до 1812 года.

Академик Е.В. Тарле причину такого поведения главнокомандующего на военном совете видит в присутствии императора Александра I, которому принадлежала вся полнота военной власти. Поэтому М.И. Голенищев-Кутузов не мог «противопоставить роковому легкомыслию, обуявшему царя, категоричную оппозицию».

Подобные мысли подтверждает не кто иной, как сам победитель в Аустерлицком сражении. Наполеон говорил: «…Если министр или государь находится при армии… если они принимают на себя командование, то сами становятся главнокомандующими. Главнокомандующий же становится тогда подчиненным дивизионным генералом, не больше».

Современные российские историки Ю.Н. Гуляев и В.Т. Соглаев дают следующее обоснование поведению Михаила Илларионовича на военном совете: «Если вникнуть в положение Кутузова, то следует признать, что он не мог противопоставить свое мнение императору по нескольким причинам: во-первых, еще на военном совете в Ольмюце его предложения о дальнейшем ведении кампании были отвергнуты государем и его окружением, а это означало, что всю ответственность за последующие события и их последствия брал на себя Александр; во-вторых, Кутузов понял, что политические соображения императора по сохранению союза с австрийским монархом пересилили опасения военных последствий предстоящего сражения и сделали его послушным орудием австрийской бездарности; в-третьих, необходимо учесть, что Кутузов почти три года находился в отставке, испытывая немилость императора, затруднительное положение, и только благодаря хлопотам знакомых сумел вновь вернуться к военному поприщу. Все это удерживало Кутузова от новых возражений».

В ходе военного совета произошел такой эпизод. Когда Вейротер закончил чтение составленной им диспозиции, русский генерал Ланжерон спросил его: «Что мы будем делать, если Наполеон нас предупредит и атакует у Працена?» Австриец ответил, что этого не произойдет, поскольку у Наполеона всего 40 тысяч человек и что автор диспозиции хорошо знает местность по прошлогодним маневрам между Брюнном и Аустерлицем. На что его помощник полковник граф А.Ф. фон Бубна заметил собравшимся: «Не наделайте только опять таких ошибок, как на прошлогодних маневрах».

В три часа ночи М.И. Голенищев-Кутузов отпустил всех генералов и поручил майору К.Ф. Толю перевести диспозицию на русский язык и разослать ее в войска. Когда рано утром князь П.И. Багратион прочитал диспозицию, он сказал находившимся при нем австрийским офицерам генерального штаба, что это сражение будет проиграно.

Главнокомандующий за несколько часов до начала сражения попытался еще раз предотвратить роковую ошибку. Он обратился к обер-гофмаршалу H.A. Толстому: «Вы должны отговорить императора, потому что мы проиграем битву наверное». Приближенный к Александру граф ответил: «Мое дело — соусы и жаркое; а ваше дело — война, занимайтесь же ею».

20 ноября (2 декабря) 1805 года, в семь часов утра, началось Аустерлицкое сражение. Германский историк Д.Г. Бюлов назвал его «странным событием»: «…Союзники атаковали армию, которой они не видели; предполагали ее на позиции (за ручьем Гольдбах. — А. Ш.), которой она не занимала, и рассчитывали на то, что она (наполеоновская армия. — А. Ш.) останется настолько же неподвижною, как пограничные столбы».

После небольших схваток левофланговые колонны под общим командованием генерала от инфантерии Ф.Ф. Буксгевдена овладели селением Тельнице и Сокольницким замком. В это же время начала наступление и четвертая колонна, состоявшая из двух русских пехотных бригад генерал-майоров Г.М. Берга и СЛ. Репнинского, 15 с половиной батальонов и двух эскадронов австрийских войск, состоявших в основном из необстрелянных рекрутов. Колонна, которой предстояло наступать на Праценские позиции в самом центре баталии, по диспозиции Вейротера оказалась самой слабой.

После того как австрийская кавалерия генерала Лихтенштейна очистила проход, четвертая колонна оставалась без движения, хотя по диспозиции должна была пойти вперед. Русский главнокомандующий словно предчувствовал направление главного удара Наполеона. Ф.В. Рюстов отмечал, что осторожным по природе Кутузовым, правильно оценившим значение Праценской позиции на высотах, «руководил счастливый инстинкт». Г.А. Леер уточнил, что Кутузов основывался на «ясно сознаваемом им верном расчете».

В девятом часу на Праценские высоты в сопровождении личного конвоя прибыли российский и австрийский императоры.

Увидев, что ружья солдат четвертой колонны все еще находятся в козлах, Александр I подъехал к главнокомандующему. По словам дежурного генерала Соединенной армии князя П.М. Волконского, стоявшего рядом с Михаилом Илларионовичем, между государем и генералом от инфантерии произошел следующий разговор:

— Михаил Ларионович! Почему не идете вы вперед?

— Я поджидаю, — отвечал Кутузов, — чтобы все войска колонны пособирались.

— Ведь мы не на Царицыном лугу, где не начинают парада, пока не придут все полки, — сказал император.

— Государь, — был ответ Кутузова, — потому-то я и не начинаю, что мы не на Царицыном лугу. Впрочем, если прикажете.