Внутренний голос - Рени Флеминг Страница 48

Бывает, я неправильно считываю зрительские эмоции. Пока я пою, они нередко сидят с серьезными лицами, зато потом хлопают как сумасшедшие. Порой они так сосредоточены, что я принимаю их внимание за критику, но позже выясняется, что они совершенно счастливы. Опыт научил меня быть менее предвзятой, ведь иногда то, что казалось провалом, оборачивалось грандиозным успехом.

Думаю, большинство артистов выступает ради аплодисментов и зрительской отдачи. Нам необходима любовь как можно большего числа людей. Конечно, есть артисты, которым безразлична публика, их волнует только музыка, — например, как средство зарабатывать деньги. Я не такая. Мне нужна любовь и ощущение востребованности. Я по призванию скорее студентка, чем актриса, но так сложилось, что моя потребность в отличных оценках трансформировалась в желание нравиться зрителям.

Отношение певцов к аплодисментам — это долгая и запутанная история. Иногда, выходя на поклон, чувствуешь себя не в своей тарелке. В каком-то смысле это искушение. Интересно понаблюдать, как ведут себя в этот момент разные исполнители. Я читала пространные описания того, как известные певцы относились к рукоплесканиям, как некоторые величайшие сопрано одним красноречивым жестом завершали концерт, а другие предпочитали аплодисменты более долгие и искусные, чем предшествовавшее им выступление. Кстати, порой овации сильнее воздействуют на зрителей, чем само представление. Вообразите певицу, которая обеими руками хватается за край занавеса и чуть ли не сползает по нему, как будто концерт стоил ей таких эмоциональных затрат, что она больше не владеет собой. Кажется, даже ступить на сцену для нее немыслимо, она почти валится в обморок от усталости… пока вдруг не вспоминает о публике. Она слышит, как ее вызывают. Глаза расширяются от удивления, и одним-единственным вопросительным жестом она чуть касается груди. Она словно вопрошает: «Меня? Все это обожание — мне?» В это мгновение публика, разумеется, буквально сходит с ума от желания заорать: «Да, вам!» Люди громогласно изъявляют свой восторг, крики «Браво!» эхом разносятся по залу. С концерта все уйдут в твердой уверенности, что никогда в жизни ничто их так не трогало, хотя на самом деле поклоны повлияли на их душевное расположение чуть ли не сильнее, чем пение.

Существуют и другие способы взаимодействия с публикой. После концертов я часто подписываю диски и лично общаюсь со зрителями. Они рассказывают мне о себе, признаются, что находят в моей музыке утешение во время тяжелой болезни или семейной утраты, а иногда она, напротив, сопровождает их в радостные минуты. Невероятно приятно сознавать, что меломаны обращаются к моему творчеству в важные для них мгновения жизни. Чем ближе я к зрителям, тем более открыта, тем лучше они видят, какая я на самом деле. Моя душа выражается через голос и музыку, а все остальное уходит в тень.

По отношению к сопрано публика делится на два лагеря. Есть те, кто возводит их на пьедестал, видит в них ангелов небесных, спустившихся на землю, одаривающих толпу своими золотыми нотами. Другие (их, думается, большинство) считают певиц если не соседскими девчонками, то уж точно вполне земными созданиями. Такой меня воспринимают многие — не на пьедестале, а обычной женщиной. Я часто размышляю, кем хочу быть для публики. Хочу казаться властной, темпераментной, вздорной? Хочу предстать физически мощной и величественной? Или же теплой и щедрой? А может, любящей, сексуальной, ласковой? Я прекрасно понимаю, что публика видит меня такой, как я хочу, и мой облик в равной степени зависит от исполняемой роли и того, как я себя подаю.

Мне кажется, главная задача оперной певицы — оставить после себя наследие. Ошеломляющий успех сопровождал Марию Каллас при жизни, но после смерти она воистину стала легендой. Ее пение бывало неровным, а голос далеко не все считали прекрасным. Некоторые даже говорили, будто голос Марии Каллас не так уж силен, но, будучи непревзойденной певицей, она искусно пользовалась им и оставляла отпечаток собственной личности на каждой арии, что исполняла. Однажды в Париже я поинтересовалась мнением Мишеля Глотца о ее актерской игре. Мишель был менеджером и близким другом Каллас. Что делало ее незабываемой на сцене? Ведь осталось так мало видеозаписей Каллас. Обращала ли она внимание на происходящее вокруг? Действительно ли она заставляла сердца биться быстрее? Какие ее черты поражали воображение огромного числа поклонников оперы? Он сказал мне совсем не то, что я ожидала услышать. Глотц признался, что она почти ничего не делала. На сцене она оставалась неподвижной, поэтому малейшее движение или вокальный жест оказывали огромное воздействие. В результате люди не могли оторвать от нее взгляд. Сама же она смотрела в какую-то только ей ведомую точку. Лично меня больше всего трогает печаль в ее голосе — этот звук chiaroscuro ^[87] вонзается в сердце, словно нож. Теперь никто не скажет, родилась она с таким голосом или разбитое сердце окрасило его подобным образом. Ее считают эталоном поющей актрисы. К тому же Каллас выступала не слишком часто, и это также способствовало истерии вокруг ее имени: поклонники преследовали ее машину и вынуждали скрываться в туннелях под оперными театрами после представлений. Миф о Каллас заслонил жизнь реальной женщины, так что теперь сложно судить о ней объективно. Перед ней либо преклоняются, либо клеймят ее; в любом случае она добилась того, к чему стремится любая певица, — занять свое собственное, уникальное место в истории.

Когда я только начинала выступать, бытовало мнение, что в наши дни вообще нет великих певцов. Все с придыханием вспоминали пятидесятые, а те, кто был хорошо знаком с историческими записями, воспевали вокалистов первой половины двадцатого века. Настоящие же знатоки и вовсе обращались к золотому веку и пытались восстановить по письмам и воспоминаниям, как именно звучали голоса исполнителей нашего любимого репертуара в те времена, когда еще не изобрели звукозапись.

Честно говоря, важнее всего сама музыка и творчество композитора, а роль вокалиста сводится всего лишь к функции umile ancella, или скромной горничной. Певцы ведь ничего не творят, они всего-навсего интерпретаторы искусства. Некоторым, правда, удается благодаря обретенному мастерству и эффективному использованию природных данных достичь высочайшего уровня. Многие певцы становятся великими актерами не потому, что у них потрясающий голос, а потому, что они правильно используют его для общения со зрителями. Они умело демонстрируют каждую грань своего таланта, в том числе и таланта жить, чтобы поразить воображение публики. Совершенство создает настолько безупречную поверхность, что у публики просто не остается времени, чтобы проникнуть в произведение, тогда как особенности индивидуального стиля все равно что ключи к сердцу исполнителя.

Отчасти мы смотрим на них с такой страстной настойчивостью по той же причине, по какой не можем оторваться от девочки на проволоке или дрессировщика, засунувшего голову в пасть льва, — риск, опасность будоражат кровь.

Бывает, во время концерта все идет прекрасно. Я чувствую, что спела на пределе возможностей и смогла проявить настоящее актерское мастерство. Я наладила контакт с залом. Оглядываясь назад, я ничего не хочу менять во всем концерте. Но именно в такие вечера, возвращаясь в гостиницу, я чувствую себя потерянной, потому что контакт с залом был слишком тесным. Я люблю путешествовать: это позволяет мне побыть наедине с собой. Телефон звонит не так часто, как дома, и мне не приходится сражаться с хаосом повседневной жизни. Хоть я и любительница хаоса, всем нам время от времени требуется передышка. Но после столь тесного общения с двенадцатью тысячами зрителей как-то странно находиться в полном одиночестве в незнакомой комнате. После выступления мне не спится, я взбудоражена и чувствую чудовищную пустоту. Многие исполнители говорят о том, что удел артиста — одиночество, и отчасти они правы. Когда работа, предшествующая хорошему концерту, оборачивается радостью и восторгом публики, я получаю огромное удовольствие. Но по возвращении в отель не с кем его разделить. Как будто весь вечер зачеркнут одним поворотом ключа в замочной скважине гостиничного номера, и вот уже в голове всплывают мелкие ошибки, допущенные на концерте, и настроение портится. Но на следующее утро я уже в полном порядке; такова уж кочевая жизнь, ничего не поделаешь.