Записки уголовного барда - Александр Новиков Страница 48

Утро разорвалось привычным воплем Лысого на подъем, грохотом сапог, беготней по лестнице и звоном банок с кипятком.

– Выходим, выходим, строиться!

Народ, кто бегом, кто с ленцой, потянулся к выходу.

Захар, проходя мимо моего шконаря, бросил на ходу:

– Новик, остаешься на выходной.

– С чего?

– Из нарядной позвонили, жена приехала. Остаешься на свидание.

Тут как тут нарисовался Лысый. Улыбался он так радостно и светло, будто приехали не ко мне, а к нему. И не на свидание, а забирать насовсем.

– В столовую сегодня можно не ходить, хе-хе, в такой день – западло. Как говорится, освобождай тару, хе-хе!..

– Как говорится, чем больше на свиданке съешь, тем меньше в зону завозить, а-га-га! – в тон Лысому добавил Захар.

Обернулся на петушатник и крикнул игриво:

– Правильно я говорю, граждане куры?! А?.. Чуча, крыса, все до последней корки спорол на прошлой свиданке. Обертки даже, говорят, падла, сожрал! А курятник ничем не подогрел. Лишить тебя, козла, свиданки, что ли?.. А-га-га!..

«Уголок Дурова» угодливо подхихикивал.

– Дурной пример – заразительный, – не унимался Захар, – ну, да у них тут в уголке свои законы. А настоящий мужик – он на свиданке есть не должен, а-га-га! – должен жратву в зону загнать, кентов подогреть. Хуля с петухов пример брать, правильно я говорю? Керин… Славка, правильно?

– Если б кентов, а то – ментов, – зловеще отшутился Славка, многозначительно поглядев в сторону Захара.

Его грев с прошедшего свидания спал ил ся. Как и по чьей вине – концов теперь не найти. Но он был твердо уверен, что без захаровской руки не обошлось.

После проверки я ходил кругами по двору, прикуривая одну сигарету от другой. Было над чем подумать. Свидание могло быть одни сутки, а могло быть и трое. На первый раз никому больше двух суток не давали. Да и то, чтобы получить их, нужно было ходатайство начальника отряда. А для меня какое могло быть ходатайство? Только в изолятор. Три дня – это для тех, кто «перевыполнял…», «зарекомендовал…» и «встал на путь исправления». То есть не для меня. Идти, по совету Захара, просить Грибанова? При этой мысли меня даже передернуло.

С такими думами я, улучив момент, незаметно двинул в клуб.

– Филаретов тебя сам вызовет, я так думаю, – успокоил Файзулла. – Наверняка сначала с женой побеседует, узнает – кто? что? откуда? Это его замполитская работа. А потом – с тобой.

Через пару часов запыхавшийся штабной шнырь, влетев в клуб как на крыльях, с порога выкрикнул:

– Новикова – к замполиту, срочно!

Кабинет Сан Саныча, в отличие от дюжевского, был светлым, просторным и обставлен резной мебелью местного ширпотребовского производства. На стене, над головой, висел портрет Горбачева. На противоположной –

Дзержинского. Сам хозяин кабинета был подчеркнуто радушным. Это был розовощекий, плотного телосложения, очень опрятный человек, одетый в белую рубашку с галстуком. Под кителем она особенно подчеркивала его причастность к политико-воспитательной работе.

– Разрешите?.. Здравствуйте. Осужд…

– Ладно, ладно, заходи, садись. Присаживайся, хе-хе. Сидеть – ты уже и так сидишь.

Я присел на свободный стул напротив, лихорадочно обдумывая свои шансы выпросить для свидания трое суток.

– Давно хотел вызвать тебя, но не стал этого делать в спешке – пусть сначала другие вдоволь набеседуются, – улыбаясь, сказал он, кивнув головой в сторону. Именно там, за стеной, находился кабинет Дюжева.

– Да я и сам к вам хотел напроситься, – поддержал я.

– В общем, так. Приехала к тебе на свидание жена. Я с ней беседовал сегодня в главном штабе, за забором. Рассказал, какие у нас правила, порядки – чтоб глупостей не наделала, деньги, там, в стельку не прятала или чтоб через забор не перекрикивалась, да в зону через кого попало не передавала. В общем, провел, так сказать, воспитательную работу. Она тут уже отличилась – сама тебе расскажет.

– Спасибо. Вроде бы за эти два года уже научилась…

– Ну, я на всякий случай. А насчет тебя – тут были всякие разговоры. И хорошие, и плохие. Короче говоря, чтоб долго не рассуждать, я подписал трое суток. Не потому, что Мустафа приходил, а просто так – авансом. Он, кстати, сам у меня вот-вот свидания лишится или в изолятор угодит – оборзел немного. Лично посажу, дождется…

Говорил он отрывисто, твердо, но абсолютно беззлобно. Ясно, что никуда он Мустафу не посадит и ничего его не лишит. Только, как говорится, – «чтобы жути нагнать».

– Грибанов приходил, жаловался на тебя. Но меня не сильно разжалобишь. В клуб ходить можешь, разрешаю. Но в сво-бод-но-е от работы время. И по выходным. Осенью будет смотр самодеятельности всех колоний управления. Там ближе к делу и видно будет. С Нижниковым я говорил. Он, правда, не очень со мной согласен. Короче говоря, пару лет тебе придется на разделке поработать, а там что-нибудь полегче найдем. А пока ходишь к Мустафе – вот и ходи. Грибанов будет интересоваться– скажешь, Филаретов поручил к Дню лесника концерт готовить. Все. Иди на свиданье, задерживать не буду.

– Спасибо. Александр Александрии.

– Ладно, ладно, давай…

Я вышел. Наверное, с улыбкой на лице.

Поезд Свердловск–Приобье, которым ехала Маша, прибыл рано утром. По дороге, разговорившись в купе с попутчиками, она познакомилась с семьей, жившей в том самом поселке, где стояла наша колония. До полудня, до того часа, когда начнут запускать приехавших на свидание, нужно было где-то переждать, и они очень любезно предложили остановиться у них. Семья оказалась действительно очень доброй и гостеприимной, впоследствии много нам помогавшей. Глава семьи работал вольнонаемным в каком-то управлении, его супруга – бухгалтером в конторе рядом с колонией.