Владимир Святой - Алексей Карпов Страница 48

«Восточный поход» Владимира, однако, не получил продолжения. Более того, он стал своеобразной прелюдией к событиям на совсем другом театре военных действий. Присоединение Тьмуторокани к Киевскому государству неизбежно (как и во времена Святослава) требовало урегулирования русско-византийских отношений, становившихся главными для Владимира. Не исключено, что, разыгрывая «мусульманскую карту», вступая в демонстративные переговоры с правителем Болгара или эмиром Гурганджа относительно возможностей принятия ислама, Владимир лишь стремился оказать нажим на Константинополь, попросту шантажировал византийских василевсов угрозой выхода Руси из числа возможных союзников Империи.

В то же время нельзя исключать, что интерес Владимира к исламу был вполне искренним. Поиски своей веры всегда нелегки, и далеко не сразу человек находит свой путь в жизни. Ислам не был чем-то совсем уж неизвестным для киевского князя; он имел возможность оценить его как сильное и цельное учение, подчиняющее себе десятки тысяч людей и дающее им силы и волю для отстаивания своих идеалов. Вероятно, Владимир пытался примерить это учение и на себя лично, соотнести его со своими собственными чаяниями, но — после серьезного размышления — все же решительно отверг.

В биографии Владимира эпизод с «испытанием» магометанской веры весьма показателен. Он высвечивает многие стороны в характере князя, частью уже знакомые нам, — готовность к нестандартному, неожиданному решению, крутому повороту в выборе союзника, стремление «выжать» из ситуации максимум того, что та может дать.

В конце концов Владимир повернулся в другую сторону — а именно в сторону Византии, обозначив это направление своей политики как главное. Драматические события в Империи в 986–988 годах (о которых мы будем говорить в следующей главе) сделали политику религиозного давления и шантажа попросту ненужной. Обращения Руси в ислам не произошло, да и не могло произойти. Слишком прочными и устойчивыми оказались ее связи со странами христианского мира — славянскими соседями, Византией, Германией. Но этот однозначный выбор между Востоком и Западом, сделанный князем Владимиром в пользу последнего, дался нелегко.

В нашем распоряжении имеется еще одно известие о контактах Руси с миром ислама, происходивших около 987 года. Оно относится совсем к другому региону — а именно к городу Дербенду (в нынешнем Дагестане), крупнейшей мусульманской крепости на Каспийском море, в буквальном смысле «запиравшей» узкий проход в Восточное Закавказье вдоль восточных отрогов Главного Кавказского хребта. (Арабское название Дербенда — ал-Баб, или Баб алабваб — и значит дословно «Ворота»; согласно преданию, могучие «двойные стены» Дербенда, уходившие с одной стороны высоко в горы, а с другой — в глубь Каспийского моря, построил в VI веке знаменитый персидский царь Хосров Ануширван.) Известие о русах содержится в арабской «Истории Ширвана и Дербенда», составленной в XI веке, но дошедшей до нашего времени лишь в изложении турецкого историка XVII века Мюнежжим-баши. Согласно этому источнику, во второй половине 80-х годов X века Дербенд переживал внутреннюю смуту: эмир Маймун бен Ахмад бен Абд ал-Малик был фактически отстранен от власти мятежными раисами — представителями местной знати (буквально: «правителями города»), а затем и заключен под стражу. Раисы пользовались поддержкой правителя соседнего Ширвана (мусульманского государства в Северном Азербайджане) ширваншаха Мухаммада бен Ахмада и проводили откровенно проширванскую политику. В свою очередь, эмир Маймун также нуждался в союзниках для борьбы с мятежниками; он решил обратиться к язычникам-русам, о военной доблести которых в Дагестане и Азербайджане, конечно, не забыли. В 987 году было заключено тайное соглашение. Русы на восемнадцати кораблях (а это примерно 1000 человек) появились вблизи Дербенда. «Сначала они послали один корабль, чтобы выяснить, действительно ли эмир желает их помощи», и в самом деле «вывели эмира из его заключения». Однако «народ ал-Баба соединенными усилиями перебил их до единого». Оставшиеся русы (на семнадцати кораблях?) отправились дальше на юг, вдоль побережья Каспийского моря, и разграбили сначала Маскат (к югу от Дербенда), а затем Ширван.

Неудача первого дербендского похода не обескуражила русов и не привела к расторжению их договора с эмиром. В следующем году эмир Маймун, очевидно при поддержке своей русской гвардии, овладел Дербендской крепостью. Однако спустя еще год, в 989 году, в Дербенде вновь начались беспорядки, вызванные на этот раз появлением некоего религиозного фанатика, проповедника из Гиляна (мусульманской области на южном побережье Каспия) Мусы ат-Тузи. Влиянию Мусы подчинился весь город. Эмир Маймун, обвиненный между прочим в пристрастии к пьянству, был вынужден публично покаяться в грехе и дал обет не прикасаться к вину. Не удовлетворившись этим, Муса потребовал от эмира «выдать ему его телохранителей-русов, чтобы им был предложен ислам или смерть». Эмир ответил отказом, против него восстал весь город. В течение двадцати восьми дней русы вместе с эмиром оборонялись в «цитадели ал-Баба»; наконец договорились о том, что эмиру и его «гуламам» (телохранителям) будет разрешено покинуть Дербенд и удалиться в соседний Табарсаран. В город вступили войска ширваншаха, а вместе с ними и сам ширваншах Мухаммад. Несколько месяцев спустя один из «гуламов» бежавшего эмира, по имени Балид (или, по другой рукописи, Балду; вероятно, рус?), напал на ширваншаха и тяжело ранил его. После поспешного отъезда ширваншаха обратно в Ширван эмир Маймун вернулся в Дербенд, но ненадолго. Окончательно эмир занял свой город только в 992 году, после смерти ширваншаха Мухаммада. О русах в составе его войска источники уже не сообщают.

Из контекста «Истории…» следует, что русы, прибывшие в Дербенд, жили где-то поблизости, скорее всего в Тьмуторокани на Тамани. Этот город имел давние и прочные связи со всем Северным Кавказом; традиционными союзниками правителя Тьмуторокани считались ясы (аланы) и касоги. Первые постоянно упоминаются на страницах «Истории Ширвана и Дербенда», в том числе и в связи с русами.

Это обстоятельство, кажется, позволяет поставить дербендскую драму в контекст собственно русской истории, связав ее с двумя важнейшими событиями — присоединением Тьмуторокани к Киевскому государству и началом русско-византийских переговоров, в том числе и по поводу принятия князем Владимиром христианской веры.

Около 985–986 годов Тьмуторокань перешла под власть князя Владимира. Можно не сомневаться в том, что Владимир знал о тайных переговорах, которые велись с эмиром Маймуном в 987 году, — все, что касалось вновь присоединенного города, имевшего огромное стратегическое значение для него, не могло не волновать киевского князя. Но ведь именно к 987 году относятся переговоры князя Владимира с византийскими императорами Василием и Константином; весной 988 года (а может быть, и раньше) шеститысячный русский корпус уже прибыл в Константинополь. Так стоило ли распылять силы, направляя примерно тысячу человек совсем в другую сторону?

Я думаю, что Владимир и не был инициатором отправки русских кораблей на Каспий; русы, появившиеся у Дербенда, действовали на свой страх и риск. Но если так, то их появление в Восточном Закавказье можно объяснить лишь одним — несогласием с тем поворотом, который произошел в политике Владимира вскоре после завоевания Тьмуторокани, то есть с началом переговоров с Византией и решением о принятии христианства. Русы, несомненно, жили в Тьмуторокани и в тот промежуток времени, когда город с округой не входил в состав Киевского государства, оставаясь, по-видимому, не зависимым ни от кого осколком прежнего Хазарского каганата. Вероятно, подчинение Владимиру пришлось по душе далеко не всем русам; часть войска предпочла перейти на службу к другому правителю. То, что им стал эмир Дербенда, вероятно, объясняется стечением обстоятельств — просто эмир нуждался в сильном войске, не связанном этнически с населением своего города.