Махатма Ганди - Кристина Жордис Страница 48

Соляная сатьяграха явила всему миру, что существует новое оружие — мирная борьба. «Для Европы это стало крупным моральным поражением», — продолжал Тагор. Азия, слабая в материальном плане, не способная защитить себя от внешней агрессии, отныне могла себе позволить «смотреть на Европу сверху вниз, тогда как раньше смотрела на нее снизу вверх». Иначе говоря, расстановка сил изменилась, нравственное превосходство — сила духа — одержало победу над физическим превосходством — грубой силой.

По выходе из тюрьмы Ганди встретился с вице-королем. Черчилля — надменного, оскорбленного в своих представлениях о кастовом и расовом превосходстве — возмутило «отвратительное и унизительное зрелище, когда этот полуобнаженный смутьян-факир поднимался по ступенькам дворца, чтобы вести переговоры на равных с представителем короля-императора». Но Британской империи приходилось считаться с этим полуголым факиром. Барон Ирвин, кстати, описал этот случай как «глубоко драматичную личную встречу между вице-королем и индийским лидером». Когда Ганди предложили чашку чаю, тот достал из своей накидки бумажный пакетик с солью (не облагаемой налогом) и с улыбкой сказал: «Я насыплю немного соли себе в чай в память о знаменитом бостонском чаепитии».

В том же году Махатма, достигший апогея своей популярности и авторитета, отправился в Лондон для участия в «круглом столе»: он был избран единственным делегатом от Индийского национального конгресса.

«Круглый стол» ^[211] в Лондоне

Ганди ухватился за возможность выговорить компромисс, предложенный ему бароном Ирвином. Почему такая спешка, зачем эти уступки?

Впоследствии националисты-экстремисты горько упрекали его за это, в особенности Субхас Чандра Бозе, который позже претендовал на роль соперника Ганди. Во-первых, возможно, Ганди опасался радикализации движения в сторону насилия, если оно продлится дальше. Хотя он держал его под контролем, некоторых эксцессов избежать не удалось, произошли столкновения, в частности, в Пешаваре (где солдаты-индусы отказались стрелять в толпу восставших мусульман). Потом, воспользовавшись беспорядками, террористические группы тоже активизировались, прибегая к насилию: совершили налет на арсенал в Читтагонге, устроили форменную битву с армией и полицией, тут и там гремели взрывы (в апреле 1929 года революционер Багхат Сингх метнул бомбу в здании Законодательного собрания в Нью-Дели; его и его друзей приговорили к повешению). Конечно, эти неконтролируемые вспышки беспокоили умеренных националистов, как и разбогатевших купцов и индийских промышленников, пользовавшихся влиянием в конгрессе.

Ганди и Ирвин начали переговоры 17 февраля 1930 года. Они продлились до 5 марта, закончившись подписанием Делийского пакта, или пакта Ганди — Ирвина. Он положил конец движению гражданского неповиновения в обмен на небольшие уступки (но политических заключенных выпустили из тюрем, а производство соли разрешили). По всей видимости, Ганди проиграл: лидеры конгресса считали, что его облапошили. Выдвигались различные предположения: некоторые напирали на давление, оказываемое деловыми кругами, другие указывали на стратегию Ганди, заключавшуюся в чередовании демонстрации силы и компромиссов. Третьи, как Нанда, думали, что Ганди поверил в серьезность британских намерений (или хотел испытать их) и увидел в этом пакте коренной поворот в отношениях между правительством и конгрессом. В сатьяграхе, напоминали они, компромисс с противником считается не изменой, а необходимым этапом. «Я молю Бога, чтобы дружба, к которой стремится такой договор, стала неизменной».

29 августа Ганди взошел на борт корабля «Раджпутана». Его сопровождали Сароджини Найду, которая умела возражать «учителю», Пьярелал Найяр, его ученик и биограф; Дж. Д. Бирла, богатый промышленник, в свое время тоже бывший учеником Ганди; Махадев Десай, рассказавший о жизни Махатмы с еще большими подробностями, чем Босуэлл о жизни Сэмюэла Джонсона, и мисс Слейд, которая не могла с ним расстаться.

Ганди и его спутники прибыли в Лондон 12 сентября. Он должен был пробыть в Англии до 5 декабря. На фотографиях того времени он беззубо улыбается, одетый в свою неизменную набедренную повязку, с сандалиями на ногах и с большим белым покрывалом, наброшенным на плечи. Для толпы зевак, толкавшихся возле него, он был диковинкой, явившейся из индийской глухомани. Даже тут он следовал своим принципам, смеясь вместе с мальчишками, которые дразнили его: «Эй, Ганди, где штаны потерял?» — попутно обучая их некоторым главным истинам. Он явился в одежде бедняка даже в Букингемский дворец, куда его пригласили на чашку чаю с королем Георгом V и королевой Марией (когда вечером его спросили, прикрыл ли он свое тело, он ответил: «На короле было достаточно одежды для нас обоих»). Вместо того чтобы остановиться в гостинице, он решил — еще один символ — жить в районе Ист-Энд, среди бедняков, у Мюриэл Лестер, которую когда-то принимал у себя в ашраме. Чтобы явиться на заседание, ему надо было пройти восемь километров через трущобы вокруг Кингсли-холла, сквозь толпу прохожих, которые направлялись на работу и запросто заговаривали с ним.