Клеопатра. Последняя царица Египта - Артур Вейгалл Страница 48

Можно почти не сомневаться в том, что Антоний был очень невоздержан в этот период. Он был сильно встревожен приближением большой войны с Октавианом и, вероятно, понимал, что теперь на кону стоит его популярность в Риме. Поэтому, ожидая, пока события примут тот или иной оборот, Антоний пытался освободиться от тревог, напиваясь до бесчувствия. Но, делая это, как будет видно из последующих событий, он начал терять в глазах Клеопатры то место, которое занимал раньше. Она сама никогда не пила много вина и, судя по только что приведенному факту, всегда была отменно трезва. Наверное, она с растущим беспокойством наблюдала за распущенным поведением мужчины, от которого зависело исполнение ее честолюбивых замыслов.

Тот факт, что Антоний уже переставал быть римлянином, а с каждым днем становился все больше похожим на восточного владыку, не сильно ее волновал. Это отличало его, конечно, от Великого диктатора, память о котором становилась для нее все дороже по мере того, как она сравнивала активность Цезаря с растущей леностью Антония. Но за всю свою жизнь Клеопатра привыкла к манерам восточных монархов, и ее не мог сильно шокировать новый образ жизни ее мужа, за исключением того, что он ослабил его способности энергичного лидера. Теперь, когда ссора с Октавианом уже назрела, трон Клеопатры и вся ее жизнь зависели от способности Антония вдохновлять и командовать, и я полагаю, что частичное принятие им восточного образа жизни приблизило его к людям, с которыми ему приходилось иметь дело. «Клеопатра, – пишет Флор (Флор Луций Анней, римский историк II в. – Ред.), – в качестве платы за свою любовь попросила у пьяного полководца Римскую державу, и Антоний пообещал ей ее, как будто римлян было легче покорить, чем парфян… Забыв свою страну, свое имя, свою тогу и знаки отличия своего высокого положения, он полностью переродился, превратившись в мыслях, чувствах и одежде в того монстра, которого мы знаем. В его руке был золотой скипетр, на боку – восточный меч; его пурпурные одежды были застегнуты пряжками из огромных драгоценных камней; на голове он носил венец, чтобы быть равным царице, которую он любил».

Дворец в Александрии за последние годы был хорошо отделан и украшен; теперь он подходил для этого дородного восточного правителя. Лукан (Лукан Марк Анней, 39–65; римский поэт; участник заговора против Нерона, приговорен к смерти, покончил с собой. – Ред.) рассказывает нам, каким роскошным стала царская резиденция. Потолки ее были украшены лепниной и мозаикой, а потолочные балки были скрыты за золотой фольгой. Стены и колонны были сделаны в основном из прекрасного мрамора, но в их украшении использовалось большое количество пурпурного порфира и агата. Покрытие полов в некоторых залах было из оникса; эбеновое дерево использовалось так же широко, как и обычное; повсюду можно было увидеть слоновую кость. Двери были украшены привезенными из Индии черепаховыми панцирями, усыпанными изумрудами. Кушетки и стулья были инкрустированы драгоценными камнями, многие предметы мебели сияли яшмой и сердоликом; во дворце было много бесценных столиков из резной слоновой кости. Драпировки сияли яркими красками, золотыми блестками или пламенели, окрашенные кошенилью. По залам ходили рабы, прошедшие отбор по внешнему виду. Некоторые из них были темнокожие, другие белые; у одних были черные курчавые волосы эфиопов, у других – золотистые или льняные локоны галлов и германцев. О Клеопатре Лукан пишет: «Она тяжело дышит под тяжестью своих украшений, а ее белые груди сияют сквозь сидонскую ткань, основу которой иголки мастериц из долины Нила ослабили, отделив и растянув нити». Недавно развившаяся торговля с Индией заполнила дворец роскошными тканями с Востока, а греческие или даже египетские материалы и предметы повседневного пользования начали теряться в мешанине разнородных вещей, привезенных изо всех уголков мира.

Среди этих театральных декораций Антоний с долей детского сумасбродства играл роль полубожественного властелина Востока. Когда он был трезвым, его голова, вероятно, пухла от забот и тревог; но во многих случаях, когда он был нетрезв, он вел себя как мальчик-подросток. Антонию нравилось, что все его отождествляют с Бахусом или Дионисом; ему нравилось слышать, что о нем говорят как о новом Liber Pater (Либер – древний италийский бог оплодотворения, в V в. до н. э. был отождествлен с Вакхом – Дионисом. Был особенно популярен среди плебеев. Праздник либералий [17 марта] был соответствующий: веселые непристойности, раскачивание сделанного из цветов фаллоса и т. д. От Либера [и его женской параллели Либеры] с учетом вышесказанного [плебейство и непристойности] и пошли понятия «либералы» и «либерализм». – Ред.). На празднествах в честь этого бога он проезжал по улицам Александрии в повозке, построенной по образу и подобию той, в которой ездил этот любивший выпить бог. На голове у Антония была корона, часто сдвинутая набок, на его плечи были наброшены гирлянды из плюща, на ногах у него были котурны (сандалии на толстой подошве, которые надевались трагическими древнегреческими и древнеримскими актерами для увеличения роста. – Пер.), а в руке – тирс (жезл Бахуса, Диониса. – Пер.). В таком виде Антония провозили по великолепной улице Канопус в окружении резвящихся женщин и мужчин; при этом толпы народу по обеим сторонам дороги выкрикивали ему свои веселые приветствия. В Александрийской регии, что восточнее форума, начали строить храм в честь Антония, но он был закончен лишь через несколько лет, и тогда он был превращен в храм в честь Октавиана Августа и стал известен как Цезариум. Однажды Антоний дал роль морского бога Главка (сына Посейдона. – Ред.) своему другу Планку, который на пиру танцевал голым, будучи раскрашенным в синий цвет, в венке из водорослей на голове и с рыбьим хвостом, привязанным сзади.

Антония никогда не волновал вопрос о его достоинстве; и теперь в роли веселого восточного правителя он совершенно забывал о том, как он выглядит в глазах серьезных людей. Его часто можно было видеть идущим пешком рядом с колесницей Клеопатры и беседующим с евнухами и слугами из ее свиты. Он попросил царицу дать ему должность распорядителя игр, которая не считалась особенно почетной. Совершенно очевидно, что общество Клеопатры стало для Антония очень необходимым, и многие обращали внимание на то, что теперь он сопровождал ее всюду, куда бы она ни отправилась. Антоний ехал рядом с ней верхом по улицам, руководил вместо Клеопатры официальными и религиозными церемониями или сидел рядом с ней, когда она разбирала дела в общественном суде. Иногда, когда Антоний сидел один на судейской скамье и, глянув в окно посреди какого-нибудь запутанного дела, случайно видел колесницу Клеопатры, проезжающую по площади, он мог без объяснений вскочить с места, побежать к ней и пойти пешком во дворец рядом с ней, оставив судью, стражу и подсудимых с изумленно раскрытыми ртами.

Нам ничего не известно об отношениях Антония с его детьми, и трудно себе представить, каким он был в кругу семьи. Его пасынок Цезарион, два его сына Александр и Птолемей и его дочь Клеопатра жили в то время во дворце. И к тому же сын Антония от Фульвии по имени Антилл, который был немного моложе Цезариона, теперь тоже стал жить с отцом в Александрии. Возможно, Антоний был любящим и снисходительным отцом, и, наверное, в детских покоях дворца часто разыгрывались счастливые сцены, которые, будь они кем-то описаны, сильно исправили бы широко распространенную оценку того, какую жизнь вел Антоний дома с Клеопатрой. Царица была его законной женой, и, рассматривая его сумасбродства и причуды в Александрии, мы не должны терять из виду очевидный факт, что его жизнь в этот период также имела и домашний аспект. Антоний не признавался себе, что его союз с Клеопатрой был хоть в чем-то скандальным; и когда на следующий год написал Октавиану письмо, по-видимому, сильно удивился тому, что его семейную жизнь считают позором. «Это потому, что я живу в близких отношениях с царицей? – спрашивает он. – Она моя жена. Это что, новость? Разве в течение этих девяти лет я вел себя иначе?» Действительно, по сравнению с личной жизнью Октавиана семейный круг в Александрии, несмотря на шутовство и пьянство Антония, был ни в коем случае не постыдным. В это время Октавиан в Риме посылал своих друзей искать по городу женщин себе на утеху. Рассказывают, что эти доверенные лица, действуя по его приказу, похищали девушек из приличных семей и срывали с них одежду, как это делали обычные работорговцы, чтобы убедиться, подходящие ли это подарки для их отвратительного хозяина. Таких историй об Антонии никто не рассказывал.