Если бы я была королевой. Дневник - Мария Башкирцева Страница 48

<…> Как странно, что то, прежнее существо так крепко уснуло. От него почти ничего не осталось – только воспоминание, время от времени, – оно пробуждает минувшие обиды, но я сразу же думаю о… о чем? А искусство? Мне хочется смеяться. Так вот она, моя движущая пружина? Я так долго и с такими муками искала цели или способа существовать, не проклиная с утра до вечера себя или все на свете, помимо себя, что теперь мне трудно поверить, что цель найдена.

В черной блузе я чем-то напоминаю Марию Антуанетту в Тампле ^[109].

Бедная женщина.

Начинаю становиться такой, какой мне хотелось. Уверенная в себе, наружно спокойная, я держусь подальше от дрязг и раздоров; бесполезными вещами почти не занимаюсь. Словом, понемногу совершенствуюсь. Условимся о понятии совершенства: я разумею совершенство по-моему.

Ах, время: на все-то оно нужно! С тех пор как нет других препятствий, самым ужасным, самым изнурительным, самым грозным врагом для меня стало время.

Что бы со мной ни случилось, теперь я лучше подготовлена к этому, чем прежде, в те времена, когда приходила в ярость от сознания, что у меня в жизни нет полного счастья. <…>

Воскресенье, 6 января 1878 года

<…> Мы сменили квартиру, живем теперь в доме 67 на улице Альма. Из моих окон видно, как едут кареты по Елисейским Полям. У меня собственная гостиная-мастерская.

Перевезли дедушку: какое печальное зрелище!.. Как только его внесли в комнату, мы с Диной окружили его заботами, принялись ухаживать за ним, а дедушка, бедный, поцеловал нам руки.

Моя спальня напоминает мне Неаполь. У дедушки в комнате разбили зеркало.

<…>

Да, моя спальня напоминает Неаполь. Приближается пора странствий, и вокруг меня словно сгущается аромат прежней праздности. Но напрасно!

Суббота, 12 января 1878 года

Сегодня в два часа ночи умер Валицкий.

Вчера вечером, когда я к нему зашла, он мне сказал полушутливо-полупечально: «Addio, Signorina», желая напомнить мне Италию, Алекс[андра] и все, над чем мы тогда так часто смеялись.

Может быть, впервые в жизни я пролила слезы, к которым не примешивалось ни ярости, ни эгоизма. Есть что-то особенно душераздирающее в смерти совершенно безобидного, безгранично доброго существа; он как бедный пес, который никогда никому не сделал ничего дурного…

<…>

Понедельник, 14 января 1878 года

Ушла из мастерской в полдвенадцатого, чтобы проводить до Лионского вокзала гроб с телом Валицкого, и опоздала. Его похоронят в Ницце, там все его больные, все его друзья. Его искренне любили все знавшие его. Все дни мы получали телеграммы, Аничковы прислали письмо, в котором они видны как есть: несравненные, верные друзья.

Г-жа де Музе́ поймала мяч на лету и примчалась, но при всем желании я не в силах поддерживать с ней отношений, потому что пришлось бы ездить на ее вечера и видеться со всеми этими людьми и красоваться в ее салоне и т. п. <…>

Понедельник, 17 января 1878 года

Мы с Диной обедали у Бойдов, а потом под присмотром г-жи Йорк отправились на вечер к г-же Брукс; жена-кубинка, муж-англичанин, натурализовавшийся во Франции. Две дочки, недурные, прекрасная квартира в Сен-Жерменском предместье, и, говорят, они дают прекрасные балы.

Вопреки всем ожиданиям были танцы. Не по мне эта роль – чтобы Берта меня опекала, а хозяева дома искали мне партнеров для танцев. Главное, эта роль не годится мне потому, что Берта сама дурочка и, по-моему, принимает за дурочку меня: я уверена, что она просила своих кавалеров меня приглашать. <…> Я скучала. Там был барон д'Андинье, белобрысый, весь какой-то коренастый, с шаркающей походкой, банальный, но большой шутник; дамы от него в восторге. Я люблю тонкие шутки, а не такие, вся суть которых в непристойности. Я никогда не бывала в свете и ничего не знаю, говорю это без малейшей иронии. Думаю, что общество было весьма избранное, и вообще Бойды занимают прекрасное положение. Г-н д'Андинье похвалил меня за то, как я вальсирую, а я сказала, что старалась танцевать получше, раз уж он пригласил меня ради г-жи Йорк. Он стал возражать, а я ответила, что вообще не люблю танцевать, на что он не нашел ничего лучшего, как сказать:

– Всегда удовольствие обнять хорошенькую даму за талию…

– Боже мой, сударь, да какая разница: если бы мода требовала, чтобы танцующие держали друг друга за уши, я думаю, мне это было бы все равно.

<…>

Пятница, 18 января 1878 года

Подумать только, что многие так и живут этой жизнью, этой мелочной светской жизнью… Мне она представляется совсем по-другому… Мне представляется какой-нибудь отель Рамбуйе, где собираются красавицы, знаменитости, а дураки всех развлекают, потому что служат мишенью для насмешек. Или Двор, или компания близких друзей, где можно дурачиться, но уж не такие же убогие балы, как вчерашний!! <…>

Воскресенье, 3 февраля 1878 года

В пять часов докладывают о Пополе. Я в мрачном настроении, вхожу и сообщаю, что не расположена к болтовне и чтобы на меня не рассчитывали.

Кассаньяк хочет уйти и говорит, что остаться у нас на обед ему сложно.

– Если сложно, не оставайтесь, надеюсь, вы нас не стесняетесь.

– Конечно не стесняюсь. Я обедаю у отца, там будут люди из наших мест.

– Вот и поезжайте, желаю вам приятно провести время. От меня нынче вечером любезности ждать не приходится; да и потом, там вы рассеетесь, женщины вам всегда говорят массу приятного.

– Послушайте, дружок, я бы хотел пообедать у вас, но мне надо съездить переодеться, в рединготе мне неудобно.

– Если дело только в этом, можете снять ваш редингот. Предоставляю вам для этого мою спальню, горничную и халат.

– В таком случае, дружок, когда придет ваша матушка, пригласите меня остаться, а не то выйдет несколько странно.

– Приглашу.

<…>

Он несколько раз поцеловал мне руку – разумеется, по-дружески.

Вторник, 12 февраля 1878 года

<…> Мы поехали в Итальянскую оперу. Давали «Травиату»: Альбани, Капуль и Пандольфини ^[110]. Великие артисты, но мне не понравилось; и все-таки в последнем акте мне не то чтобы захотелось умереть, но подумалось, что я заболею и умру как раз тогда, когда все начнет у меня идти на лад. Такое предсказание преподнесла я сама себе. Я была одета, как маленькая девочка: при стройной и хрупкой фигуре это очень изящно. На плечах белые банты, шея и руки голые: все это придавало мне сходство с инфантами Веласкеса.