Вокруг трона Ивана Грозного - Геннадий Ананьев Страница 48

У княгини иное мнение:

— Я преодолею свою тоску в разлуке с тобой, не во мне дело. Царя Ивана Васильевича тебе бы дождаться. А то и навстречу ему поехать, коль не желаешь в опальные угодить. Белоозером в лучшем случае всё может окончиться. Иль завистников у тебя мало? Шуйские все до одного, но более опасные — Бельские. Малюта, мнится мне, спит и видит тебя под топором палача.

— Знаю. Да и сердце-вещун беспокоится. Вот и теперь оно тебе поддакивает, но разум не потакает ему. Сколько героев осталось под Молодями навечно? Не ради ли того, чтобы без риска укрепить рубежи отечества нашего? До зимы нужно не только доставить срубы к местам, им определённым, но и собрать. Всю зиму засеки ладить, до весны завершив. Вот тогда пусть Степь локти кусает. Не успеем если, степняки пойдут сакмами перечить устройству порубежья. Снова — жертвы. А чья вина? Моя. Воеводы порубежной стражи. Могу ли я позволить себе подобное, превращаясь из воеводы в лизоблюда, царедворца?

Горестно вздохнула княгиня, уткнувшись головкой в широкую грудь мужа. Она любила, она боялась потерять своего любимого и едва сдерживала рыдание.

— Пойми, не могу я иначе, — прошептал супруг.

Уже через день он подался во Владимирские леса, где рубили крепость Орел, взяв с собой только малую охрану и Фрола Фролова, своих же бояр, князя Тюфякина, дьяков Ржевского, Булгакова и Логинова, разослал по всем иным местам, где уже были подготовлены к отправке либо рубились сторожи с крепостицами. Наказ один: без малейшего промедления сплавлять срубы реками, везти обозами к назначенным им местам.

— Самое выгодное время, — внушал князь своим соратникам. — До весны мы обязаны встать прочно на всех новых рубежах.

Он почти не слезал с седла, и где бы ни появлялся, везде его встречали колокольным звоном, славили с церковных амвонов, давая понять, что не токмо от своей благодарности, и по воле царя Ивана Васильевича Грозного. Это вдохновляло. Князь не ведал усталости. Загонял он и своих бояр. Тревожность душевная вовсе, как ему виделось, отступила, хотя ему было не до копания в своём настроении, его мысли только мимолётно обращались к Кремлю, ибо он был занят делом. Правда, Фрол Фролов довольно часто корил князя-воеводу, что не оставил в Москве хотя бы князя Тюфякина, дабы тот присылал вести о делах кремлёвских, но Михаил Воротынский всякий раз отмахивался:

— Не нуди. Возвратимся, все новости окажутся нашими.

Полный месяц миновал, пока всё сладилось по уму, пока по рекам и прямоезжим дорогам густо двинулись на юг срубы вместе с артелями плотников и столяров, большинство из которых отправились в путь с семьями, чтобы обосноваться на новом месте. Настало время спешить в Москву, торопить Разрядный приказ со сбором всей порубежной рати.

Странное дело, чем ближе князь Воротынский подъезжал к Москве, тем упорней радость предстоящей встречи с семьёй оттеснялась непрошеной тревожностью, предчувствием чего-то из вон выходящего.

Коломенское. Состояние такое, что в пору поворачивать коня и скакать без оглядки в свой самый дальний удел, однако князь-воевода пересиливал себя, желая избавиться от столь странного состояния, пытаясь хоть как-то понять, отчего такая напасть? Увы, без всякой пользы. Да и откуда взяться пользе — он совсем не знал, что произошло за время его отсутствия в столице.

Впрочем, об этом ему так и не суждено узнать.

Фроловские ворота. Ещё немного, и он предстанет перед царём Иваном Васильевичем, которого уже оповестил о времени своего прибытия и готовности доложить обо всём, проделанном за месяц, а заодно рассказать и подробности свемной сечи с Девлет-Гиреем. Вот тогда и встанет всё на свои места.

Увы, лишь только князь миновал воротниковую стражу, не успев даже удивиться их необычной насупленности, как дюжина опричников оттеснила телохранителей, а перед мордой коня вырос, словно из-под земли, дьяк Казённого приказа и, взяв княжеского коня под уздцы, произнёс грозно:

— Волей государя пойман ты еси, князь Михаил, — и добавил с ухмылкой: — Отъездился, князь.

Не то чтобы обухом по голове — комлем тарана в сердце. Со всего размаха.

«За что?!»

Воротынского, грубо подхватив под руки, можно сказать, поволокли как падшего разбойника на Казённый двор, где ждали князя кузнецы с тяжёлыми оковами. Ловко, не привыкать им, закрепили цепные браслеты на руках и ногах, впрочем, не причинив никакой боли, что было необычно, и стражники повели его по ступенькам вниз, в подземелье. Подведя к массивной кованой двери, которая была предусмотрительно распахнута, проговорили с ухмылкой:

— Входи, князь Иван, в покои свои.

Он оказался в той самой конуре, в которую отца и их, сыновей его, сажала правительница Елена Глинская. Вернее, полюбовник её, князь Овчина-Телепнев. Здесь, в этой камере, скончался на руках его и брата Владимира их отец, не перенёсший позора. Здесь они с братом сидели долго-долго, не освободили их даже после того, как окончила жизнь блудную свою Елена Глинская, а полюбовник её был свержен. Только когда чуточку подрос и начал набирать державную силу царь Иван Васильевич, замолвил за опальных братьев слово митрополит.

Но тот арест, те пытки, всё то злодейство можно хоть как-то понять, не оправдывая, конечно, его — это была месть правительницы за то, что князь Иван Воротынский противился женитьбе на ней царя Василия Ивановича. Но он из любви своей к России не мог поступать иначе.

Кто такие Глинские? Они из рода темника Мамая, охотника за Российским троном. Мамай — не чингизид, поднявшийся на высоты власти в Золотой Орде смелыми интригами и талантом воинским, был разбит Дмитрием Донским, который после столь знатной победы донёс письмом хану Золотой Орды Тохтамышу об этом, и Тохтамыш поспешил добить алчного, посчитав важным известить великого князя Московского Дмитрия письмом, что «твой и мой враг повержен».

Действительно, Тохтамыш наголову разбил остатки войска Мамая, самого же темника не лишил жизни — отпустил вместе с семьёй к польскому королю, и тот принял несчастного, наделив его городишком Глина. Оттуда и пошли князья Глинские.

В меру своих сил служили они королям польским, пока не появился в их роду Михаил Львович, воеводским талантом своим быстро дослужившийся до самого высокого воинского чина — до дворного маршалки. Была у него даже возможность захватить польский трон, но ему грезилось, что сможет он воплотить в жизнь устремления пращура своего. Он изменил королю и, переметнувшись к царю Российскому, принялся плести тенеты заговора. Случай помог раскрыть коварный заговор, Михаила Львовича упрятали в темницу, не тронув, однако, его братьев и племянницу Елену. Красавицу. Хитрую бестию.

Князь Иван Воротынский, как и многие другие князья и бояре, предостерегал государя от опрометчивого шага для него самого и для всей России, но Василий Иванович не прислушался к добрым советам, обвенчался с Еленой, более того, рассказал ей обо всех, кто противился их венчанию.

Очень недолгим было их совместное житьё — отдал вскорости Богу душу Василий Иванович, а Елена, став правительницей, тут же начала мстить. Ярым пособником ей стал любовник её князь Овчина-Телепнев, который, как судачил втихомолку Двор, снюхался с царицей ещё до её свадьбы с государем.