Беатриче Ченчи - Франческо Гверацци Страница 48

– Эчеленца! коршуны вернулись с добычи. – Таким образом докладывал слуга, походивший по наружности и по манерам разом на сбирра и на писаря. Слова эти, сказанные в замочную скважину, подняли с постели два существа. Одно из них был мужчина длинный, худой, с лицом желтым, как лампадное масло, и до того изрытым оспой, что походило на пармезан. Другое существо была женщина; её седые волосы вились и торчали во все стороны, точно они всю ночь боролись между собою. Одеваясь торопливо, мужчина говорил:

– Кармина, сердце моё, я надеюсь, что это дело возвратит мне милость вице-короля.

– Радость моя, вам надо во что бы то ни стало отличиться перед вице-королем, тем более, что я уже заметила, как ваш негодный помощник старается всеми средствами спихнуть вас. В последний раз, когда вице-король приезжал в викариат, вас к несчастию не было и помощник прислуживался ему до последней ступеньки лестницы, а когда его светлость входил в карету, то так согнулся перед ним, что всею своею фигурою говорил: я был бы счастлив, если б ваша светлость поставила ногу на мою шею вместо подножки. Если б вы были тут, мое сердце, честь эта выпала бы на вашу долю.

– И он сказал вице-королю эти именно слова?

– Сказал! По крайней мере мне издали казалось, что он их говорил.

– Счастливец…

– И в прошлое воскресенье, когда я встретила в обедню эту скверную старуху, жену его, она прошла мимо меня, не кланяясь, и я даже заметила, что она насмешливо улыбалась. Смотрите же, душа моя, не упускайте ни одного случая, чтобы возвратить себе милость вице-короля: вешайте и четвертуйте, только бы угодить ему.

Викарий отправился в комнату присутствия.

На звонок его ввели преступника.

Викарий сидел за длинным столом, по обеим сторонам его сидели нотариусы, кругом были разложены все инструменты пытки.

– Марцио Снозито, – произнес викарий: – вас обвиняют, и произведенное следствие подтверждает обвинение, во-первых, в том, что вы, с сообщником вашим Олимпием Жерако, убили варварским образом знатнейшего графа Франческо Ченчи, римского дворянина, в Рокка-Петрелла, на границе королевства; во-вторых, что убийство это сделано вами по приказанию всех или некоторых из членов семейства графа Ченчи; в третьих, что за убийство вы получили две тысячи цехинов, из которых одну для себя, а другую для вашего товарища, Олимпия; в четвертых, что вы украли у графа Чепчи красный плащ, обшитый золотом, который был на вас в минуту ареста; и наконец, в пятых, что в прошлую ночь вы изменнически убили сообщника вашего Олимпия острым орудием, нанеся ему четыре удара, от которых он умер в ту же минуту. На эти пять пунктов вы должны отвечать, дав предварительно клятву говорить правду. И это вы должны сделать не потому, чтоб суд нуждался в большем удостоверении, но для вашего собственного блага в этой жизни и в будущей и для исполнения буквы закона, который этого требует. Господин нотариус прочтет вам клятву.

Нотариус, сидевший по левую сторону, взял распятие и произнес:

– Говорите: клянусь на распятии Христовом…

– Я не буду клясться…

– Как не будете, когда все клянутся?

– И все лгут. Разве естественная по вашему вещь, чтоб человек произнес добровольно свой смертный приговор?

– Но вы избежали бы пытки, – заметил нотариус.

– А вам какое дело, если он хочет ее испробовать? – вмешался викарий. – Он в своем праве, и никто не может помешать ему в этом. Мастер Гиацинт, теперь ваше дело.

Палач, котораго звали мастером Гиацинтом, мигом раздел несчастного, связал его и за руки поднял к потолку.

Марцио вытерпел страшные муки, не испустив даже вздоха; и только когда его потихоньку спускали на пол, бес его зашептал ему в уши: «чего ты ждешь?» И в памяти его как в зеркале отразилась его вся жизнь: он был обманут друзьями, преследуем людьми в самых дорогих привязанностях; сыновняя любовь сделала его бандитом; любовь к женщине – лукавым и притворным; любовь к Беатриче – убийцей. Какого рода была эта последняя любовь? Он и сам не понимал ясно: часто случалось ему начать думать об Анете, а кончить Беатриче, или наоборот; душа его блуждала между отчаянною любовью и любовью невозможною. От постоянной, гнетущей скорби он исчах и потерял охоту ко всему. Часто, прислонившись к утесу, он апатично лежал целые часы на берегу Неаполитанского залива и глядел на гладкую поверхность воды. Он чувствовал слабость во всех членах; лоб и руки его были постоянно покрыты холодным потом; его душил кашель; кровохарканье и розовые пятна на щеках слишком ясно доказывали ему, что дни его сочтены. Не раз, с бритвой или пистолетом в руках, он готов был положить конец жизни, исполненной несчастий и преступлений; но желание видеть прежде Беатриче счастливой и спокойной удерживало его всякий раз: он действительно объяснял себе этим одним предлогом животный инстинкт самосохранения, усиленный вдобавок физической слабостью. В Марцио умерла большая часть его самого, много жизни и храбрости исчезло в нем. Это последнее испытание, хотя он вынес его стойко, так ослабило его, что он возжелал смерти, как высшаго блага.

– Через четверть часа, – сказал викарий Гиацинту, как только опустили Марцио, – ты повторишь пытку cum squasso [40]. Если он захочет пить – дать ему воды с уксусом; – и, говоря это, он встал и хотел уйти.!

– Викарий! – произнес Марцио слабым голосом, удерживая слезы – если я сознаюсь во всем, могу я надеяться на одну милость?…

– Сын мой, – с нежностью сказал викарий, поспешно подхода к нему – я сделаю все, что могу: я буду просить за тебя вице-короля. Герцог великодушен и щедр на милости. Нотариус! запишите скорей, что обвиняемый согласился во всем сознаться, значит обвинение справедливо. Это огромный шаг вперед в процессе, и которого уже нельзя скрыть. Ну, сын мой, так ты говоришь?…

– Милость, о которой я хочу просить, может быть не такая, как вы полагаете…

– Чего ж ты хочешь? Говори скорей, милый мой, открой мне свое сердце, все равно, как если б ты исповедывался своему родному отцу.

– Я желал бы, чтоб меня тотчас казнили, как только я сознаюсь в своих преступлениях.

– В этом без сомнения тебе не откажет милостивейший вице-король… и я помогу тебе…

– Только я желал бы умереть не на виселице… а чтоб мне отрубили голову…

– Если ты только этого хочешь, – вмешался Гиацинт, который не мог заставить себя молчать, когда говорилось о вещах, близко относившихся к его ремеслу, – у вице-короля сердце Цезаря в подобных случаях…

– Молчать! – строго крикнул викарий – это не твое дело!

– А я думал, что это-то именно и есть мое дело… должно быть, я ошибся… извините, Эчеленца!..

– Слушай, – обратился викарий к Марцио: – что касается до первой твоей просьбы, – тотчас же быть казненным, будь спокоен, я это беру на себя; но о второй надо испросить разрешения вице-короля: это не малое преимущество – иметь отрубленную голову! Это преимущество принадлежит здесь одним дворянам, которые очень держатся за свое право: но для тебя я готов сделать всё и буду лично просить вице-короля… Ну, говори же, сын мой… что ты хотел сказать…