Золотая лихорадка - Николай Задорнов Страница 47

— Не мучай человека! Ладно уж!

— А че мучить? Пусть идет…

Вор поднялся и стал осматриваться.

— Сволочь! — сказали ему из толпы. — Иди!

Вор побежал, прыгая через бревна и груды гальки. Старик старовер кинул ему под ноги полено, и парень опять упал.

— Ему уж хватит на сегодня, другой раз не захочет, — сказал подошедший Никита Жеребцов. Он степенно разгладил свою большую бороду. — Чьей он артели?

— Это городской. Мещане из Николаевска…

— Не пускать их больше. Воров-то разводить!

— Теперь он меченый.

— Сам теперь уйдет! Не захочет жить с нами, — сказал Жеребцов…

* * *

— Где твое, где? Анафемский род! — кричал седой старовер, хватая за рубаху Налима.

— Пусти, убью! — замахнулся лопатой Налим. — Я давно слышу, как ты скребешься… Вот Студента нет, он бы сказал…

Подбежал молодой старовер и выхватил из-за голенища нож.

— Боже мой, что они делают! — закричала женщина. — Они же убьют его! Помогите…

Илья Бормотов услышал крики, выскочил из забоя. Видя драку, рванулся в самую гущу толпы и растолкал схватившихся старателей.

— Штольней подкопал мой участок, — кричал старик. — Наше золото берут!

— Передел участков нужен! — крикнули из толпы. — Мало ли кто сколько захватил! Отдай!

— Какой нашелся!

— А какой у тебя участок?

— Да иди мой у нас, чего ссориться, вот смутьяны!

— Вот Кузнецов приехал, он на тебя наведет порядок, — сказал Илья.

— Вот как у нас получается… Есть такие, подкопали, — заговорил благообразный старичок в поддевке.

— Это Силинская сторона, а не Кузнецовская, — сказал седой старовер. — Здесь никто взыскать не может…

— Каждый может взыскать за это! — отвечал старик.

— Как это может?

— Что за невидаль, Кузнецов какой-то! Кузнецов нам не власть!

— Мало ли Кузнецовых!

— Он открыл…

— И ты бы открыл…

— Чужое золото не на пользу, — сказал Пахом.

— Нет, видно, ничего! — ответил Налим, глядя на обидчика.

— Видишь, видишь, что он говорит! — рассердился молодой старовер. — Это он про нас… Издевку делает.

— А как же дело? — закричал исступленно старик.

— Далеко ли он подкопал?

— Да под межу.

— Межа ничья!

— Да, межу надо соблюдать.

— Хватит, тут не переслушаешь, — говорили старатели. — В воскресенье выберем старосту!

— Они еще драться начнут, — заметил Федор Барабанов.

— Пусть дерутся! — сказал Пахом.

Все расходились. Между пеньков и груд желтой породы на траве остались лишь спорившие, разбиравшие свое дело.

Илья вернулся к ним.

— Разойдитесь! Живо!

— Ступайте каждый к себе, — сказал Пахом. — Скоро выберем власть, и тогда станете судиться, Виноватого накажем, если суд признает, — добавил он.

— А ты больше не копай, а то знаешь, Егор Кузнецов велит тебя привязать в тайге к лесине и забьет мошка насмерть. Да и с Никитой Жеребцовым не спорь. Его, может, выберем, сильно хотят люди его, чтобы был властью. Понял? С сильным не борись, с богатым не судись…

— Межа-то…

— Мало ли что межа!

Мужик запустил пятерню в волосы и хотел что-то еще сказать, но не стал и побрел к себе.

К Пахому подошел толстячок в очках.

— В воскресенье выборы?

— Так сказывают, — ответил Пахом.

— Ну так что же! Пора начинать выборную кампанию!

— Пьянствовать-то? — спросил Бормотов.

Илья ухмыльнулся.

Очкастый подмигнул Пахому и похлопал его по плечу.

— Молодец! Из одной деревни с Жеребцовым?

— Не, из разных…

— Справедливый человек Никита. Правда? — обратился очкастый к Илье.

Тот опять ухмыльнулся.

— Да это как водится, — сказал Пахом.

— Умный!

— Конечно. Торгующий…

— Ну, это не важно. Его и надо выбрать.

— Не худо бы! — отозвался Пахом с оттенком недоверия, которое услыхал только его сын.

* * *

Лил дождь. Где-то стучала одинокая лопата на бутарке. Не слышно скрипа воротов на шурфах. Старатели спят, отдыхают в такую погоду.

— Во суббо-о-ту, день нена-стный, — слышатся протяжные женские голоса.

— Нельзя в по-оле рабо-отать…

По палатке барабанил скучный, затяжной дождик.

— Ты повидал Егора? — спрашивал Алексей Городилов.

— Как же! — отвечал Никита, лежавший на спине. — Егор заготавливает лес. Он хочет себе избу строить. Говорит, что на прииске будет жить до осени. Мы ведь приятели с ним. Давно уж знакомы.

«Дорогой ты мой сосед!» — восторженно сказал ему при встрече Жеребцов. От сегодняшнего разговора с Кузнецовым он устал, как после работы. Хотелось спать и от погоды, и от всех дел.

— Спиртом угощал? — спросил Андрей.

— Конечно, он открыл! — ответил Никита. — Но управлять не сможет. Он добр. А народишка — сволочь!

— Да, это все говорят, что он не годится, — подтвердил Котяй Овчинников, латавший проношенный сапог. Он протянул шов на свет и полюбовался своей работой. — Не из того теста…

— Он нам помеха! Я еще с ним потолкую. Может, его склонить?

Заглянул толстяк. Он в клеенчатом капюшоне и мокрых очках с толстыми, припухшими щеками, вздувшимися в неизменной улыбке. Он скинул дождевик, вытер очки краем рубахи.

— Надо рассеять славу Егора, а то все считают его героем. Вы верно говорите, что он мог открыть, но на большее не способен! Да, да! На прииске уже есть самосуды, людей бьют и стреляют. Всем очевидна необходимость сильной власти. Это нам на пользу.

— Вот-вот! — подхватил Котяй Овчинников.

— А что будет, если власть возьмут другие?

— Не надо давать! — сказал Никита.

— Кто же без подготовки идет на выборы? Выборы — это захват власти. Но надо, чтобы народ остался доволен, Никита Дормидонтович!

— Егора бы купить! — сказал Никита. — Да как к нему, заразе, подступишь?

— Неподкупный!

— Он будет мешать со своей справедливостью! — сказал Котяй.

— Я говорил про пенсион!

— Да, нет врага страшней разжалованного офицера! Так сказал Наполеон! Слыхали про нашествие Наполеона?