Антанта и русская революция. 1917-1918 - Роберт Уорт Страница 47

Главными эмиссарами в этих конфиденциальных контактах были Раймонд Робинс для Соединенных Штатов, Брюс Локарт для Великобритании и капитан Жак Садул для Франции. Эти люди обладали инициативой и широким кругозором, качествами, которых так явно не хватало послам, и, хотя к советскому режиму они относились весьма критически, здравый смысл позволял им воспринимать революцию как свершившийся факт и судить о ходе событий с наибольшей объективностью. Вследствие частых встреч с Лениным и Троцким они прониклись восхищением идеализмом и твердостью воли двух лидеров, какой бы жестокой их борьба ни оказалась на практике, и единодушно отвергали поспешное утверждение, что большевики состояли на оплате Германии или подчинялись интересам германской политики. Троцкий был «четырежды проклятым сукиным сыном, но величайшим после Христа евреем, – заметил Робинс. – Если Генеральный штаб Германии действительно купил Троцкого, то зря потратил деньги».

Садул прибыл в октябре с французской военной миссией, возглавляемой генералом Анри Нисселем. Социалист и близкий друг Альбера Тома, который и рекомендовал его в миссию, он познакомился с Троцким еще во время пребывания того в Париже. Партнерство Робинса и Томпсона было прервано в конце ноября, когда Томпсон покинул Россию, сильно озабоченный слепотой политики союзников и с надеждой, что если в Петрограде этого не исправишь, то в западных столицах что-то еще можно сделать. Он прибыл в Лондон слишком поздно, чтобы встретиться с полковником Хаусом, но благодаря своему другу Томасу У. Ламонту, известному нью-йоркскому финансисту, встречался и разговаривал со многими официальными лицами Британии, включая премьер-министра. Томпсон объяснял, что вместо того, чтобы с отвращением и брезгливостью отворачиваться от русского народа, следует сочувственной политикой побудить его сотрудничать с союзниками, насколько он в силах. Противостояние правящему режиму в России только толкает страну в объятия Германии. «В настоящее время они – ничьи большевики, – заявил он Ллойд Джорджу. – Не позволим же Германии сделать их своими большевиками, пусть они станут нашими большевиками!» Совет Томпсона произвел на Ллойд Джорджа сильное впечатление, и он решил изменить политику, и в качестве первого шага отправил в Россию представителя, который должен был выразить намерение установить с новым правительством неофициальные отношения.

Затем Томпсон отправился в Соединенные Штаты, увозя с собой просьбу премьер-министра рассказать Вильсону об их разговоре и попытаться получить от него конкретные предложения по улучшению отношений между Россией и союзниками. У Томпсона было обнадеживающее чувство, что его советы наконец приобретают вес в дипломатических кругах союзников и что встреча с президентом таким же образом повлияет на американскую политику. Он быстро разочаровался в своих надеждах, когда попытался получить интервью в Белом доме. Через своего чиновника Вильсон сообщил ему, что не желает разговаривать с человеком, который потратил миллион долларов на политические цели. Томпсон не прекращал попыток оказать на Вильсона влияние, и постепенно консерваторы стали воспринимать его как апологета большевиков, столь энергично он добивался поддержки и возможного признания советского правительства, считая это лучшим средством отдалить заключение сепаратного мира. Прошел слух, что миллион Томпсона был потрачен на большевистскую пропаганду, и никакие опровержения не могли заставить людей поверить в настоящие цели Томпсона. С другой стороны, большевики в России использовали злосчастный миллион долларов Томпсона как эффективную пропаганду с целью дискредитировать Бреховскую и ее фракцию эсеров за то, что она приняла деньги от американского капиталиста. «И эти политические проститутки, которые продают русский народ за деньги союзников, – гневно восклицала «Правда», – осмеливаются обвинять большевиков в том, что они получают деньги от Германии! Воистину, трудно пасть ниже. Предатели социализма барахтаются в навозной жиже».

Бывшую квартиру Томпсона в Петрограде занял Эдгар Сиссон, чье прибытие совпало с отъездом Томпсона. В его распоряжении оказались 250 тысяч долларов на цели «образования», и он немедленно принялся организовывать новую пропагандистскую службу с отделениями в Петрограде и в Москве. Переведенная на русский речь Вильсона от 4 декабря в количестве пятидесяти тысяч экземпляров была расклеена в Петрограде на газетных щитах, а еще триста тысяч экземпляров были отпечатаны в виде листовок. В своей работе Сиссон был тесно связан с Робинсом, пока резкие разногласия по поводу России и большевизма не привели к разрыву их дружеских отношений. Сиссон относился к советскому режиму с неизменной враждебностью, тогда как Робинс, подобно Томпсону, убедился в том, что союзники не могут надеяться восстановить Восточный фронт, если будут противостоять тем, кто на горе или на счастье правят Россией. Он понимал, что на данный момент большевики прочно держатся у власти и что легкомысленные предсказания об их скором свержении не более чем пустая болтовня. Более того, если не заручиться сочувствием нового правительства, запасы Красного Креста могли быть конфискованы как контрреволюционная собственность. Вскоре после ноябрьской (Октябрьской) революции Робинс, настроенный достигнуть примирения, навестил Троцкого, чтобы поговорить о будущем статусе Красного Креста. Приверженцев Керенского явно недолюбливали в кабинете Троцкого, но Робинсу удалось умиротворить его, говоря о Временном правительстве как о трупе, а труп следует «захоронить, а не сидеть рядом с ним».

Троцкий проявил готовность к сотрудничеству, лично разрешив отправить запасы, находящиеся в тридцати двух товарных вагонах, из Петрограда Красному Кресту в Румынию. Затем по просьбе Робинса он проследил за тем, чтобы из Мурманска в Петроград были доставлены четыреста тысяч банок концентрированного молока для раздачи голодным, и конфисковал пятьдесят четыре вагона с контрабандным сырьем, которые были готовы к отправке в Финляндию, а оттуда через Швецию должны были оказаться в Германии. Для Робинса этот факт был убедительным доказательством того, что советские лидеры не были прихвостнями германцев. Он поддерживал с Лениным и Троцким дружеские отношения и оказался таким ценным источником информации для Фрэнсиса, что посол, несмотря на свою явную антипатию к большевикам, испросил у Государственного департамента разрешение отозвать приказ, запрещающий Робинсу посещать Смольный.

Локарт, третий член неофициального триумвирата союзников, появился на сцене гораздо позже Садула и Робинса. С 1912 года он служил в британском консульстве в Москве и осенью 1917 года был отозван в Лондон под предлогом пошатнувшегося здоровья, но на самом деле с целью избегнуть скандала в связи с громкой любовной историей. Возможно, единственный человек в Англии с опытом дипломатической работы, который не понаслышке знал о недавних событиях в России, Локарт стал естественным кандидатом на место специального агента в России, которое после разговора с Томпсоном решил учредить Ллойд Джордж. Он встречался со многими людьми политической или общественной значимости и всеми силами боролся с глубоко укоренившимся убеждением, что советские лидеры были платными агентами Германии. Его успехи в этом отношении были незначительными, и, хотя с ним благосклонно соглашались, что было бы безумием не установить контакта с людьми, которые сейчас правили Россией, какими бы ни были их политические взгляды, в отношении к России преобладали ненависть к большевизму и опасение, что он может проникнуть и в Англию.