Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы - Максим Оськин Страница 47

Субъективно пленные были ни в чем не виноваты. Не они готовили страну к войне, не они не смогли дать войскам оружие, не они бездарно руководили боевыми действиями. Объективно же была права верховная власть, так как массовые сдачи в плен грозили крушением фронта и поражением в войне. Отделить же «агнцев от козлищ» было невозможно в принципе, и потому помощь не оказывалась никому. И тем, кто доблестно дрался до последнего патрона, и тем, кто, не сумев выдержать обстрел позиции тяжелыми гаубицами, поднимал на штыке белый платок. Но разве были они виновны перед своей Родиной: одним не была своевременно оказана помощь, других не могла поддержать собственная артиллерия. А для скольких причиной пленения стал бездарный командир? О практике бессмысленных штыковых атак ради того, чтобы присутствующий в этот момент на командном пункте (то есть в личной безопасности) штабной офицер мог получить Георгиевский крест как якобы участвовавший в атаке и/или «бывший под обстрелом неприятеля», пестрят сообщения участников войны.

В то же время не было секретом психологическое восприятие плена не столько как личной трагедии, сколько как счастливой возможностью уцелеть во время войны. Не все думали так, но — большинство. Кстати сказать, именно так рассуждали и большинство австрийских пленных, что лишний раз говорит о бессмысленности и ненужности участия в Первой мировой войне многонациональных Российской и Австро-Венгерской империй. Данное восприятие играло против обороноспособности страны и победной перспективы, а потому, вне сомнения, российское военно-политическое руководство (и об этом неоднократно сказано в нашей работе) намеренно проводило политику усугубления положения русских военнопленных, дабы трагизм пребывания в плену перевесил кажущуюся выгоду.

Надо помнить, что многонациональный состав страны давал различные результаты в отношении потерь. Например, охотнее прочих сдавались в плен поляки, не испытывавшие, разумеется, особенной симпатии к российской коронной власти и к России вообще. Ведь те же австрийцы создавали национальные польские части — легионы Ю. Пилсудского. В качестве примера можно привести письмо простого солдата: «Кормят нас плохо… работать гоняют каждую минуту, и ночью, и днем… Так что остается никак на свете жить; у нас один в полку удавился, трое в плен ушли к немцу… Эх, пропадешь ни за что… Много жидов, поляков; уходят в плен из наших солдат к немцу». ^[191] Кормить этих людей — не важно какой национальности — русское правительство не желало.

Русское правительство, умудренное негативным опытом, не могло быть уверено, что плененные русские солдаты и офицеры пытались сопротивляться до последнего. Случаи обратного были слишком нередки. Тот факт, что русские военнопленные составляли более семидесяти процентов всех пленных в Германии, говорит сам за себя. Ведь по количеству задействованных сил в 1914 году немцы две трети своих войск держали на Западном фронте, и только летом 1915 года баланс качнулся почти к паритету — 49 %. Например, зимой 1915 года, во Франции находились семь германских армий, в то время как в России — только три. К осени соотношение изменилось, как семь к семи. Между тем к 10 сентября, по данным Гамбургского отделения Международного Красного Креста, в Германии находились 913 172 русских пленных, в то время как французов — 274 514, англичан — 24 974, бельгийцев — 41 141 чел.

Безусловно, на Восточном фронте боевые действия носили активный характер, в то время как Западный фронт застыл в позиционной борьбе. Бесспорно, что союзники не торопились спасать Россию, сберегая собственные силы и полагая, что в громадной России людей еще надолго хватит. Но что касается общих потерь, то с начала войны по 1 ноября 1915 года русские армии потеряли 4 360 000 чел., а французы потеряли в 1914–1915 гг. 2 385 000 чел. То есть соотношение общих потерь — в 1,8 раза. Пленными же — в 3,3 раза. Это двойное расхождение. Данные по пленным в Австро-Венгрии не рассматриваются, так как французов здесь не было, а русские пленные «делились» между немцами и австрийцами почти поровну.

Непосредственным результатом всех принимаемых российскими властями мероприятий должно было стать сокращение количества пленных. И действительно, в летней кампании 1916 года (следует, конечно, учитывать фактор улучшения ситуации с вооружением) русская Действующая армия потеряла в четыре с половиной раза меньше пленных, нежели за аналогичный срок в 1915 году. Подготовка резервистов, переход стратегической инициативы к державам Антанты, насыщение войск техническими средствами ведения боя и боеприпасами — все это позволило сократить количество пленных при таких же потерях по числу убитыми и ранеными.

Существовали и объективные причины невозможности помощи военнопленным, которые, судя по всему, играли ведущую роль в государственной политике по данному вопросу. Главной проблемой снабжения русских пленных стало их громадное количество. В России не голодали и не испытывали проблем с продовольствием, но полтора миллиона пленных к осени 1915 года — это очень большая цифра. Кормить столько здоровых мужчин — слишком накладно, а противник, взявший их в плен, обязан кормить, вот пусть и делает это. А если продснабжение плохое, так тем, кто остался в окопах, еще хуже.

Другая причина — расстояния и транспорт; например, при минимальной норме в пятнадцать фунтов сухарей в месяц на человека требуется их более полумиллиона пудов, что составляет почти тысячу вагонов нагрузки. Минимальная норма сала (жиров) составляла два фунта в месяц. Переправлять такие объемы грузопотоков было тяжело со всех точек зрения, и верховная власть, и без того не желавшая снабжать пленных, отказалась от мысли о широкомасштабной помощи. 6 итоге с марта 1915 года по 14 декабря 1916 года из России было отправлено государственных посылок всего в размере 130 807 ящиков с продовольственными припасами. ^[192] Это — на более чем два миллиона людей.

Интересно, что русское правительство, нарочито декларируя плохое отношение к военнопленным, исподволь старалось им помогать. Так, долгое время думали, что Бернская секция помощи русским военнопленным действует на пожертвования и благотворительность. Однако выяснилось, что средства в Швейцарию шли из России, в том числе из личных средств самого императора. Правда, в 1916 году, когда пайковые выплаты внутри России (денежная помощь семьям призванных солдат) превысили миллиард рублей — треть госбюджета, — помощь прекратилась. К сожалению, именно в это время наступил период общего ухудшения продовольствования русских военнопленных в Центральных державах, и теперь трагизм пленения стал, несомненно, преобладать над желанием уцелеть в империалистической бойне.

Однако в еще худшем положении, нежели военнопленные, находились интернированные — так называемые гражданские пленные. Помимо военнопленных, в тылах воюющих государств содержалась масса интернированных, заподозренных (практически всегда — необоснованно) в шпионаже и сочувствии к неприятелю. Сюда отправлялись как подданные неприятельских держав, почему-либо оказавшиеся с началом войны на ставшей мгновенно вражеской территории, либо те категории собственного же населения, что могли быть обвиненными в сотрудничестве с врагом.