Войны античного мира. Походы Пирра - Роман Светлов Страница 47

В Тарент направили послов во главе с Люцием Постумием. Этот человек имел задачу решить дело миром Однако присмотримся внимательнее к тем «великодушным» условиям, которые предлагались возмутившимся грекам. От них требовалась возвращение пленных (гребцов с римских трирем), вывод войск из Фурий, возвращение туда изгнанников и компенсация их имущественных потерь, а также выдача виновников нападения на римскую эскадру.

Иными словами, тарентинцам давали понять, что это не римляне виновны в инциденте, но греки. Если последние пошли бы на примирение с Римом на его условиях, они уже де-юре признали бы недействительным договор о Лацинском мысе. Вместе с этим Тарент смирился бы с гегемонией Рима и фактической утерей своего суверенитета.

Римские послы, желавшие обратиться к тарентинскому народу, долго не имели такой возможности. Лишь когда начались очередные празднества и граждане Тарента собрались в театре, посланники были допущены к горожанам. Все это время сторонники мира, которые, конечно, имелись в городе, пытались настроить тарентинцев на серьезное отношение к послам Однако их попытки оказались тщетны.

Чванливый вид римлян, преисполненных сознания своей значимости, театральные наряды (белые тоги с широкой красной каймой) вызвали насмешки, а скверный греческий Постумия, не соизволившего как следует выучить язык народа, от воли которого зависело начало новой всеиталийской войны, стал причиной общего раздражения. Римлянам начали кричать, что они варвары и не достойны находиться в собрании тарентинцев.

По сообщению Дионисия Галикарнасского некий Филонид нагадил на край тоги Постумия, когда тот шел к выходу из театра. В ответ на это римлянин мрачно пообещал смыть оскорбление кровью и сохранил свою тогу как вещественное доказательство, дабы предъявить ее в сенате.

Впрочем, другой историк, Валерий Максим, изображает посольство Постумия в гораздо более мягких тонах. Однако и он согласен, что отказ тарентинцев удовлетворить требования римлян был категорическим

В конце весны 281 г. римская армия, возглавляемая новым консулом Люцием Эмилием, двинулась от Венузия на тарентинскую территорию (второй консул, Квинт Марций Барбула, оперировал против этрусков). Мы имеем невнятное сообщение о победе римлян над городским ополчением, что может быть мифом: римская традиция неоднократно живописует нам триумфы, которые существовали только в воображении полководцев, отправлявших реляции в Вечный Город. Не менее часто возникали предания о том, как через день, месяц или год после поражения на том же месте та же римская армия побеждала противника. Вот и в этот раз неудача в тарентинском порту и в Фуриях должна была иметь компенсацию в виде безусловного успеха — пусть выдуманного.

Люций Эмилий действовал очень осторожно, не столько приближаясь к стенам Тарента, сколько стремясь прервать возможные связи с луканами. В мелких стычках римляне действительно одерживали верх, причем всех знатных пленных консул отпускал без выкупа, надеясь таким образом переменить настроения тарентинцев.

В течение всей кампании Эмилий демонстрировал «бой с тенью», не решившись предпринять ничего серьезного ни против Тарента, ни против Фурий. Захватывая овечьи отары и разоряя загородные виллы тарентинцев, он одновременно пытался возобновить с ними мирные переговоры на условиях посольства Постумия.

Иными словами, римляне теряли время. Хотя в 281 г. Пирр уже готов был отправиться в Италию, до начала операции он должен был получить гарантии неприкосновенности своих эпирских владений, и потому едва ли вся его полевая армия могла быть переброшена в Тарент в этом году. Решительное наступление Эмилия могло бы заставить молосского царя вступить в войну, будучи еще не готовым к ней, — или вообще отказаться от заморской экспедиции.

Но римляне медлили. Всю весну и лето продолжались переговоры Тарента и Эпира, в которых активное участие принимал Киней. Последние попытки «партии мира» остановить начинавшуюся войну падают на это же время. Самую эффектную такую попытку предпринял некий Метон. Он постарался сыграть на страсти греков к театральным эффектам: нарядившись пирующим вакхантом, в окружении друзей он явился в театр, где вновь собрались его сограждане, и попытался втолковать им, что, оказавшись в железной руке Пирра, им придется забыть о столь милых тонким душам увеселениях ^[57].

Однако и это представление не дало результата. Когда в начале осени в Тарент вновь прибыл Киней, с ним приплыл эпирский военачальник Милона, а также 3000 солдат, составивших авангард армии Пирра Первый корпус эпиротов был принят с восторгом, и тарентинцы отрезали себе все возможные пути к отступлению.

* * *

Лето 281 г. стало определяющим и для Пирра. Переговоры между Птолемеями — египетским и македонским — дали ему понять, что Египет будет недоволен любыми его попытками вмешаться в македонские дела. Путь на запад для эпирского царя был полностью закрыт.

Керавн, правда, понимал, что постоянное соседство с энергичным эпирским «орлом», к тому же связанным дружескими узами с Александрией, может выйти ему боком. В Пелле, Александрии и Амбракии началась напряженная работа над улаживанием конфликта интересов.

Взамен Македонии Пирру, до этого верно следовавшему в русле политики Птолемеев, нужно было дать другое царство. События на Апеннинах, казалось, сами подсказывали решение. Военная кампания в поддержку тарентинцев выглядела очень привлекательно прежде всего в идеологическом смысле: некогда Филипп и Александр также готовили поход на Восток в целях освобождения порабощенных персами греков Малой Азии. Параллельно с избавлением от варваров Великой Греции Пирр мог бы сколотить державу, удовлетворявшую его амбициям.

Птолемеи даже постарались придать экспедиции характер некоего общегреческого дела. Керавн пообещал выделить в распоряжение эпирского царя на два года 4000 всадников, 5000 пехотинцев и 50 слонов. Едва ли он выполнил свои обещания полностью: в армии Пирра, отправившейся в Италию, было всего 3000 всадников (из которых часть — молосских) и лишь 20 слонов ^[58]. Однако одно присутствие боевых слонов уже давало Пирру преимущество над италийскими армиями, никогда не видевшими этих животных.

Египет мог оказать финансовую поддержку, а также обещать беспрепятственную переправу через Адриатику. Но, самое главное, он гарантировал, что Эпир не станет предметом вожделений Керавна и Пирр сможет воевать в Италии, не беспокоясь за свой балканский удел.

Получив необходимые заверения, эпирский царь не стал медлить. Он оставил наместником в Эпире своего старшего сына Птолемея. С остальными двумя сыновьями, Геленом и Александром, а также 20 000 педзетеров, гипаспистов и пельтастов, 2500 легковооруженными застрельщиками, 3000 всадниками (фессалийскими и молосскими), а также 20 слонами он вышел в море уже весной 280 г.