Жизнь Бальзака - Грэм Робб Страница 47

Эти путешествия тоже были символическими, потому что открытие современной истории невольно отбросило Бальзака в детство. Второе издание романа о шуанах сопровождалось подзаголовком «Бретань в 1799 г.». Год выбран не случайно: 1799-й – канун нового века и год рождения автора. Из каждой поездки он намеренно возвращался в первобытное состояние, в котором образуются гении его раннего творчества: «Ах! Вести жизнь могиканина, прыгать по камням, плавать в море, дышать воздухом, солнцем! Я понял, что значит быть дикарем! Я восхищаюсь пиратами и понимаю, почему они ведут такую интересную жизнь…»³⁶³

В отличие от шуанов Бальзак находился на пороге грандиозного открытия. Скоро он приступит к созданию того, что Генри Джеймс назвал «одним из самых загадочных, одним из непостижимых, окончательных фактов в истории искусства»³⁶⁴: огромного труда, состоящего из сотни произведений, которые будут выходить в течение двадцати лет.

Бальзак, вышедший из экипажа в семь утра во дворе отеля «Сен-Жак», произвел неизгладимое впечатление на жену генерала Помереля³⁶⁵. Отправляясь в дорогу, тогда одевались скромно, но не до такой же степени! Вот вам и парижские моды! Померели сразу показали себя гостеприимными хозяевами: повели гостя к шляпнику в Фужере. Правда, подобрать подходящую шляпу оказалось непросто. Мадам Померель поразила огромная голова Бальзака. «Когда он снял шляпу, все остальное исчезло»; у него был «широкий лоб, который даже днем как будто отражал свет лампы», «громадный рот, который всегда смеялся, несмотря на ужасные зубы» и «карие глаза в золотую крапинку, такие же выразительные, как и его речи». Другие отзывы, но не портреты, подтверждают, что в глазах Бальзака, как у скряги Гранде, плясали золотые искорки. Он разглядывал их в зеркало и приглашал гостей взглянуть самим, рисуясь, как самый любопытный экспонат в своей коллекции. Жюльен Лемер вспоминал один такой эпизод, имевший место в 1839 г.: «“Вы изучаете мою физиономию, не так ли, молодой человек? Совершенно верно, в нашей профессии надо быть наблюдательным… – Он сел в кресло, стоявшее у окна, и сказал нам: – Подойдите и посмотрите на золотые искры в моих глазах. Должно быть, вы о них слышали… Теперь их красиво подсвечивает солнце”. Я подошел ближе и, разумеется, увидел в солнечном свете очень яркую золотую искру, почти выпуклую на черном фоне его зрачков»³⁶⁶.

Заметив, что фигура Бальзака далека от естественных пропорций, очевидно не из-за недостатка аппетита, генеральша принялась закармливать «бедного мальчика». «Он был так доверчив, так добр, так наивен и так чистосердечен, что невозможно было не любить его. Больше всего мне запомнилось, что он постоянно пребывал в хорошем настроении. Несмотря на недавно перенесенные несчастья, он не пробыл с нами и четверти часа, а уже насмешил нас с генералом до слез». Утром Бальзак отправился гулять по округе с блокнотом в руках. Он обходил фермы и дома, болтал с крестьянами, играл с детьми, пил сидр и пробовал местные деликатесы – хрустящее печенье с маслом (craquelin)³⁶⁷ и гречневые галеты (galette de sarrasin), «национальное блюдо, скромный вкус которого способны оценить лишь бретонцы»³⁶⁸. Он записывал анекдоты и местные выражения и проявил себя талантливым репортером, который вел расследование. В тех краях в 1828 г. еще не зажили раны гражданской войны; бывало, что близкие родственники расходились из-за несовпадения политических взглядов. Многие знали еще живых людей, которые недавно резали своих соседей или грабили их. Бальзак вытягивал из местных жителей рассказы о прошлом с такой же легкостью, с которой он вытягивал их из себя самого. Вечером он возвращался к Померелям – довольный, грязный, усталый и голодный. Он предложил платить за жилье и стол, но хозяева, разумеется, отказались. Вместо платы он развлекал их историями, которые через два года появятся в «Сценах частной жизни» – невероятными историями о знакомых генерала. «Когда он заканчивал, мы встряхивались, как будто пробуждались ото сна. “Бальзак, неужели это все правда?” – спрашивал хозяин. Бальзак некоторое время смотрел на генерала, глаза его сверкали иронией и умом, а затем со своим громоподобным смехом, от которого дрожали стекла, отвечал: “Ни слова правды! Чистый Бальзак! Ха-ха! Неплохо, а, генерал?”» После обеда Бальзак беседовал с заплесневелыми осколками местной знати, которые приходили к Померелям играть в карты. Многие из них, проведя по многу лет в ссылке, как ни странно, оставались неграмотными, что не мешало им хранить веру в свое божественное право. В другие вечера он бродил в развалинах замка, наклоняясь через парапет, и его длинные волосы трепал ветер. Он являл собой странное зрелище, к радости местных буржуа, которые усматривали в нем типичного романтика: «Так вот какой этот Бальзак, писатель из Парижа!»

Примерно через шесть недель Бальзак вернулся в Париж и, понукаемый Латушем, за полгода дописал роман. Урбен Канель издал его в марте 1829 г. под названием «Последний шуан, или Бретань в 1800 году». Роман был подписан «Оноре Бальзак».

Почти все рецензии были неутешительными, однако некоторые несообразности и недоразумения внушали Бальзаку надежду. В «Журналь де Канкан» его описательные абзацы были «ужасающе правдивыми», а в «Трильби» его стиль называли «туманным» и «откровенно романтическим». Некоторые критики сетовали на запутанность сюжета; наверное, многие современные читатели с ними согласятся. «Последний шуан» – одновременно история любви и история восстания. Не знающий устали автор энергично тащит читателя через все хитросплетения сюжета и лирические отступления в чащу исторических анекдотов. В результате чтение напоминает тот самый лес, из которого вырывались шуаны с пиками и топорами. В «Полном собрании сочинений» Бальзака, вышедшем в 1845 г., он счел нужным заверить своих верных читателей, что стиль первого издания, «несколько сумбурный и изобилующий ошибками», подчищен. Критика, а также то, что журналы платили за произведения наличными, на время заставили Бальзака свернуть на более гладкую тропу повестей и рассказов. При жизни его повести пользовались большей популярностью, чем романы. Тем не менее, как почти сто лет спустя указывали критики марксистского толка, «Последний шуан» стал огромным достижением. Вплоть до статьи в «Ревю энсиклопедик», появившейся в 1830 г., никто не обращал внимания на то, что Бальзак создал исторический роман нового типа. Он не гальванизировал трупы знаменитых людей, но открывал исторические тенденции, обрисовав типических персонажей, или «типы». И вот почему, несмотря на сочувствие Бальзака к тем персонажам, чьи взгляды ставят их в оппозицию к общественному порядку, шуаны проиграли битву без особой славы, задохнулись в идеологической колее, не в силах приспособиться к меняющемуся времени. Они насыщены местным колоритом, несомненно, но окрашены и кровью, которая пролилась напрасно³⁶⁹.

«Первый»³⁷⁰ роман Бальзака «Последний шуан» представляет, конечно, большой биографический интерес, но не только в качестве первого камня в созданном им здании. «Последний шуан» стал результатом непростого сотрудничества с Латушем, одновременно ближайшим другом и злейшим врагом. После нескольких лет пылкой дружбы последовали десятилетия, насыщенные ненавистью. В свое время Латуш выступал в роли агента и редактора Бальзака; ему приходилось на каждом шагу подталкивать своего друга вперед, не давая тому останавливаться и любоваться «блестящими камушками на дороге». Как только «Последний шуан» вышел в свет, Латуш отозвался хвалебной рецензией в «Фигаро». Он восхищался сверхъестественным реализмом созданных Бальзаком фигур. Правда, от успеха романа зависело и его финансовое положение, но он прекрасно понимал, как трудно оживить историю. Дело в том, что тогда Латуш тоже собирался издать исторический роман, «Фражолетта, или Неаполь и Париж в 1799 г.». В романе рассказывалось о гермафродите, который чем-то напоминает амазонку из «Шуанов».