Тайные общества русских революционеров - Рудольф Баландин Страница 47

Вот мы видим представителей Государства разрушителей! Сброд воришек и грабителей, Огорчающих родителей, Бросив в школе обучение, Все они, без исключения, Зарядив себя идеями, Порожденными злодеями, С криком «В бой, друзья, с рутиною!» Русь, как сетью, паутиною, Разорвав с семьею, с обществом, Всю опутали сообществом. Занимаясь агитацией, Прибегали к конспирации: Попустительства скрывали, Клички членам надавали. Так, Надежду звали «Надькой», Катерину звали «Катькой», «Васькой» назвали Василия, Но напрасны их усилия…

Наиболее мощной демонстрацией революционного брожения в российском обществе явился именно данный процесс. Огромное впечатление произвела произнесенная на нем 15 ноября 1877 года речь подсудимого Ипполита Мышкина. Ее он заранее обсудил вместе с товарищами. В ней доказывал, что «преступное сообщество», стремящееся разрушить существующий строй, есть в действительности социально-революционная партия; ее создало движение в народ. Она пока еще не вполне организована, но имеет все данные сделаться таковой.

Когда Мышкин сказал: «Это не суд, а простая комедия или нечто худшее, более отвратительное, позорное…», председатель закричал: «Уведите его!» Жандармский офицер бросился к Мышкину, но подсудимые Рабинович и Стопане загородили ему дорогу.

После недолгой схватки офицер оттолкнул их и одной рукой обхватил Мышкина, а другой пытался зажать ему рот. Однако Мышкин громко продолжал: «…более позорное, чем дом терпимости: там женщина из-за нужды торгует своим телом, а здесь сенаторы из подлости, из холопства, из-за чинов и крупных окладов торгуют чужой жизнью, истиной и справедливостью, торгуют всем, что есть наиболее дорогого для человечества!»

На помощь офицеру бросились жандармы, началась свалка. Мышкина схватили и потащили из помещения. В это время Стопане громко закричал: «Это не суд! Мерзавцы! Я вас презираю, негодяи, холопы!» Жандарм схватил его за грудь, толкнул в шею; другие подхватили его и поволокли. То же сделали и с Рабиновичем.

В зале поднялся невообразимый шум: крики негодования среди подсудимых и публики, истерика… Прокурор и секретарь суда растерялись и, стоя, наблюдали эту расправу. Главный судья с сенаторами ушел. Пристав от его имени закрыл заседание. Защитники возразили, что это они должны слышать от самого первоприсутствующего. Их пригласили в особую комнату, где председатель объявил заседание закрытым. Защитники требовали составления протокола об избиении подсудимых, но им было отказано. Прокурор Желиховский воскликнул: «Это чистая революция!»

Однако именно его злобное и клеветническое выступление оказалось, в сущности, провокационным. Даже на сенаторов, членов суда, выступление Мышкина произвело такое впечатление, что они вопреки закону не решились вызвать его на очередное заседание, где слушалось именно его дело. В январе 1878 года речь Мышкина была опубликована в эмигрантском журнале «Община» и неоднократно переиздавалась. Пародия на речь прокурора распространялась в рукописном виде.

Формальные итоги «процесса 193» таковы. Трое обвиняемых умерли в процессе суда. 13 человек присудили к каторге (от 5 до 10 лет), 23 – к различным срокам ссылки. 61 из отсидевших в предварительном заключении 3–4 года вменили в наказание этот срок, 90 были оправданы за недостатком улик. Одного оштрафовали, а двоих помиловали за предательские показания, обличающие их бывших товарищей.

…3 апреля 1878 года в Москве прошла демонстрация учащейся молодежи, закончившаяся жестоким побоищем. Началось с того, что студенты пошли за полицейскими каретами, где находились административно ссылаемые киевские народовольцы. Около Охотного Ряда на москвичей набросились мясники и лабазники из расположенных здесь лавок. Полиция не вмешивалась в драку, потому что сила была на стороне нападавших. Студенты были избиты, а демонстрация рассеяна.

На следующий день в газетах «Московские ведомости» и «Правительственный вестник» с удовлетворением отметили этот инцидент, толкуя его как «ответ русского простого народа» на оправдание четырьмя днями раньше Веры Засулич.

Конечно же, по меньшей мере странно выдавать столичных лавочников и мясников за простой русский народ, да и упоминание Засулич явно не к месту. Оказывается, этим людям пристав Тверской части заранее предложил помочь полиции усмирить студентов, якобы бунтующих против царя.

Наиболее активные участники демонстрации и некоторые мясники предстали перед мировым судьей. Студенты не отрицали своего присутствия на проводах товарищей, а один из мясников неожиданно заявил, что сожалеет о своем участии в драке, так как не знал, в чем было дело. После долгого разбирательства судья стал читать приговор. Почти все студенты были оправданы, лишь некоторые подверглись двум-трем дня ареста за нарушение тишины и спокойствия на улице.

Николай Морозов с тремя товарищами (все с револьверами в карманах) присутствовали как зрители в зале суда; на улице оставалась толпа студентов. Народовольцы собирались после оглашения приговора, который ожидался ими суровым, открыть стрельбу, учинить беспорядки. Теперь они спокойно разошлись по домам.

«И странная вещь! – вспоминал Михайлов. – Я сам не понимал возникших во мне новых чувств! Удаляясь вместе с другими и рассуждая логично, я приходил к выводу, что здесь произошла полная наша неудача в революционном смысле. Мягкий приговор мирового судьи разрушил для нас возможность сделать большую политическую демонстрацию, о которой пронеслись бы телеграммы во все концы России и за границу. Она, по моим тогдашним представлениям, сильно способствовала бы пробуждению окружающего общества от его гражданской спячки, а для царящего произвола была бы напоминанием о неизбежном конце. А между тем я внутренне весь ликовал. Как будто мы только что одержали большую победу!»