Петр Великий. Деяния самодержца - Роберт К. Масси Страница 47

Перед тем как отправиться из Голландии в Англию, Матвеев встретился с Мальборо в Гааге. Вот что писал герцог об этой беседе Годольфину в Лондон: «Московский посол побывал у меня и от имени своего государя рассыпался в уверениях в глубочайшем почтении к Ее Величеству… в знак чего он решил отправить в Англию своего единственного сына [на обучение]…Я надеюсь, что Ее Величество позволит это, ибо очевидно, что иные его пожелания по части переговоров Вы вряд ли сможете удовлетворить».

Таким образом, с самого начала у миссии Матвеева было немного шансов на успех, поскольку мнение Мальборо имело большой вес. Но сущность дипломатии в том и состоит, чтобы каждому дать сыграть отведенную ему роль, и поэтому Мальборо не только не отговорил Матвеева от поездки в Лондон, но даже предоставил ему для переправы через Ла-Манш свою личную яхту «Перегрин».

Матвеев прибыл в британскую столицу в мае 1707 года и был принят дружелюбно, но довольно скоро понял, что на быстрый результат надеяться не приходится. Он писал Головкину, преемнику Головина на посту канцлера, высказывая опасение, что дело может затянуться, поскольку власть здесь не самодержавная и королева не может ничего решить без согласия парламента. Наконец королева Анна приняла русского посла. Она дала ему понять, что Англия готова вступить в союз с Россией, но прежде должна заручиться одобрением своих нынешних союзников – Голландии и империи Габсбургов. Затем снова начались проволочки, но надеждам Матвеева не давал угаснуть Мальборо, который писал ему из Голландии, что употребляет все свое влияние, дабы убедить Генеральные штаты согласиться принять Россию в союз.

Но времени для политических игр уже не оставалось – в августе Карл выступил из Саксонии в поход на Россию, которого давно и со страхом ждали. Матвеев начал терять терпение. «Здешнее министерство, – писал он царю, – в тонкостях и пронырствах субтильнее [изощреннее] самих французов, от слов гладких и бесплодных происходит одна трата времени для нас». В ноябре в Лондон приехал Мальборо. На другой день вечером Матвеев встретился с ним и попросил его, как честного человека, сказать прямо, без сладких обещаний, может ли царь надеяться на Англию или нет. Но Мальборо от определенного ответа снова уклонился.

Подходы к Мальборо пытались найти и через царского дипломатического агента в Европе – Гейсена. Если верить Гюйссену, герцог обмолвился, что готов содействовать России в получении помощи от Англии, но просит за это пожизненную денежную ренту и земельные владения в России. Когда Головкин сообщил об этом Петру, тот заявил: «Ответствовать Геезену, и на его вопрошание, что дук Малбурк [герцог Мальборо] желает княжества из русских: на что отписать к Геезену, и если так и вышереченный дук к тому склонен, то обещать ему из трех, которые похочет – Киевское, Владимирское или Сибирское, и притом склонять его, чтоб оный вспомогал у королевы о добром миру с шведом, обещать ему, ежели он то учинит, то с оного княжества но все годы жизни его непременно дано будет по 50000 ефимков битых, тако ж камень-рубин, какого или нет, или зело мало такого величества в Европе, тако ж и орден Св. Андрея прислан будет».

Но ни у Матвеева, ни у Гюйссена дело дальше не пошло. В феврале 1708 года, когда Карл, устремляясь к Москве, уже перешел Вислу, Матвеев в последний раз обратился к Англии с просьбой о союзе. Просьба осталась без ответа. В апреле Петр написал Головкину: «Об Андрее Матвееве, как уже давно говорено, то ему время отъехать, ибо все [что творится в Лондоне] разсказы и стыд».

* * *

Карл наотрез отказывался вести с Россией какие бы то ни было переговоры о мире. Он отверг предложение Франции о посредничестве, заявив, что не верит царю: о каких мирных переговорах могла идти речь, если Петр пожаловал Меншикову титул герцога Ижорского и, следовательно, не намеревался возвращать эту провинцию. Петр предложил Швеции компенсацию за право удержать небольшой отвоеванный участок балтийского побережья, но Карл ответил, что не продаст своих подданных за русские деньги. Когда Петр предложил вернуть всю Ливонию, Эстонию и Ингрию, за исключением Невы от Шлиссельбурга (Нотебурга) до Петербурга, Карл с негодованием ответствовал, что скорее пожертвует последним шведским солдатом, чем уступит Нотебург.

В период, предшествовавший вторжению, когда Петр выдвигал мирные предложения, а Карл их отвергал, стало очевидным одно существенное различие между ними: Петр был готов пожертвовать всем ради сохранения выхода к морю, а Карл не желал поступиться ничем, не сразившись сперва с русской армией. Таким образом, война продолжалась за обладание Петербургом, представлявшим собой не что иное, как кучку бревенчатых домишек с земляной крепостью и простенькой верфью.

По существу, Карл не видел смысла в переговорах. Он находился на гребне успеха, и вся Европа искала его расположения. Он имел великолепную, обученную, привыкшую побеждать и готовую сражаться армию и выработал превосходную стратегию, которая доселе с успехом себя оправдывала. С какой стати ему уступать неприятелю шведскую землю? Эти провинции принадлежали Швеции на законных основаниях – по нерушимому договору его деда, Карла X, с царем Алексеем; сейчас они оказались вероломно захваченными за спиной короля, и отказаться от них было бы для Карла бесчестием и унижением. Да и сам характер кампании обещал быть таким, о каком Карл мог только мечтать. Вес эти годы в Польше он не был свободен от хитросплетений европейской политики – теперь же все решал удар меча. И пусть велик риск вести армию на тысячу миль в глубь России, но велика будет и награда – в стенах покоренного Кремля шведский король продиктует условия мира, который переживет века. А возможно, риск не так уж велик. В Швеции, как и вообще в Западной Европе, по-прежнему были невысокого мнения о русских воинах. Поражение под Нарвой не было забыто, и, несмотря на последующие победы Петра на Балтике, русскую армию продолжали считать неуправляемой толпой, неспособной противостоять обученным европейским войскам.

Наконец, нельзя не учитывать и присущий Карлу мессианизм – непоколебимую уверенность в собственном предназначении. Он был убежден в том, что Петр должен быть наказан точно так же, как был наказан Август: надлежит лишить его трона. Станислав, желая облегчить тяготы польского народа, убеждал Карла заключить мир, но тот отвечал: «Царь еще не настолько принижен, чтобы принять условия, которые я ему продиктую». Несколько позднее он вновь отказал Станиславу под тем предлогом, что «Польша никогда не обретет покоя, покуда ее соседом будет этот бесчестный царь, способный начать войну без малейшего на то повода. Прежде мне придется пойти и низложить его». Карл был настроен восстановить старые московские порядки, отменить все реформы и, главное, распустить новую петровскую армию. «Надлежит сломить и уничтожить мощь Московии, непомерно возросшую с введением иноземного военного строя», – заявил король. Карл рассчитывал на успех и, отправляясь в поход на Москву, шутливо говорил Станиславу: «Я надеюсь, что принц Собеский останется нам верен. Не правда ли, Ваше Величество, из него выйдет превосходный московский царь?»

* * *

С самого начала Карл предвидел, что русская кампания будет не из легких. Предстояло пересекать безбрежные равнины, продираться сквозь протянувшиеся на многие мили дремучие леса, переправляться через полноводные реки. Природа как будто сама позаботилась о том, чтобы защитить Москву – сердце России. По пути на восток нужно было преодолеть несколько могучих речных преград – Вислу, Неман, Днепр, Березину. Карл и его советники разрабатывали маршрут, пользуясь картами Польши и доставшейся в подарок от Августа новейшей картой России. Окончательный маршрут держался в такой глубокой тайне, что даже ответственный за картографическое обеспечение генерал-квартирмейстер Гилленкрок не был уверен, какой из вариантов выбран.