Повседневная жизнь блокадного Ленинграда - Сергей Яров Страница 47

Гробы в траншеи не опускали. Выволакивали из них тела, а затем ломали и сжигали в кострах, чтобы обогреться. Никаких колебаний при этом не испытывали, на чувства родных едва ли обращали внимание: занимались таким делом каждый день. Для людей же, впервые побывавших на блокадных кладбищах, многое из увиденного здесь явилось настоящим потрясением. Об одном из них говорится в дневнике сотрудника Государственного оптического института Д.Н. Лазарева: «Он был настолько поражен увиденным на Смоленском кладбище, что по возвращении едва мог говорить от волнения… На поле за кладбищем вырыт ряд параллельных, очень длинных рвов глубиною около метра, шириною около двух метров. Они заполнены лежащими поперек телами в гробах и больше без гробов. Рвы ничем сверху не засыпаны, хотя рядом тянутся насыпи вынутой земли, но она тверда на морозе, как гранит. Изо рвов торчат руки, ноги, головы. Гробы в этой обстановке кажутся чем-то лишним. Кое-где с них сдирают крышки, бросают в костры или увозят на санках домой на дрова. Костров вокруг десятки. Некоторые служат для оттаивания земли, у других греются, отогревают застывшие руки. Слышны близкие взрывы — это подготовляют новые могилы. Непрерывным потоком привозят санки с мертвецами, часто зашитыми в простыни. Девочка рассказывает: “Мама давно уже сшила гроб, еще папа был жив”. Иногда гроб деревянный, поверх которого лежит крест или венок. Все дерево идет в конце концов в костры. Могильщики торгуются о рытье индивидуальных могил, просят два килограмма хлеба, согласны рыть и сдавать работу только при наличии покойника и в присутствии родных, т. к. оставить яму нельзя ни на минуту, — ее тут же засыпают телами. Траншей не хватает. Несколько поодаль возвышаются штабеля покойников, привозимых на грузовиках из районных моргов. Штабеля имеют несколько метров в ширину, около двух метров в высоту и десятки метров в длину. Покойников, одетых в майки, старенькие пиджаки, есть без обуви, есть и без одежды, укладывают в штабеля, как дрова…» {422}

Те, кто хотел похоронить в гробу и отдельно, должны были пользоваться услугами «частных» могильщиков — сами они, будучи истощенными, вырыть яму были не в силах. Обычно, как рассказывали блокадники, платили за это один-два килограмма хлеба, но у могил нередко разворачивался самый настоящий торг. Отдавали и карточки, и одежду, и золотые украшения — не все же могли бросить покойника и уйти. «Чтобы вырыть, с нас спросили 1/2 кг хлеба, 300 руб. (деньгами), кружку крупы или макарон, сапоги русские и брюки, но у нас нет и мы долго плакали» — по письму О.Н. Макаровой матери (27 марта 1942 года) видна последовательность вымогательств у голодных людей {423}.

На кладбищах царила «мерзость запустения». Кресты на близлежащих могилах были сломаны или разворованы, валялись одеяла и пелены, которыми укутывали мертвых, виднелась стружка.

Когда началась эпидемия смертей, власти пытались придерживаться цивилизованных обычаев, но, как всегда, запаздывали, хотя это и не может быть им поставлено в вину. Такой массовой смертности не ожидали, и согласиться с тем, что теперь следует пренебречь традициями, они смогли не сразу. Во всем должен быть порядок, нельзя допускать таких шокирующих сцен, противоречащих и медицинским и этическим нормам, как похороны без гроба, — таковой являлась их четкая позиция, обусловленная, между прочим, и тем, что это могло вызвать и негативную реакцию в верхах. В октябре 1941 года было дано указание увеличить производство гробов. Вскоре их выпуск составил 350 штук в день, но и этого не хватало. Как деликатно отмечалось в одном из официальных отчетов, «в особенности спрос повысился в первых числах декабря». Запрет хоронить без гробов, установленный 25 декабря 1941 года, ощутимых последствий не имел. Иногда брали гроб напрокат и именно в нем предъявляли мертвого для того, чтобы передать гроб следующим в очереди людям. Но вскоре и этот ритуал прекратился. Без особой огласки власти в январе 1942 года разрешили везти умерших на кладбища и в морги в «пеленах» {424}.

Главной проблемой в декабре 1941 года стала транспортировка трупов к местам захоронения и погребения их. В декабре на кладбищах работало чуть более сотни могильщиков — эти люди, «выполнявшие большую физическую работу по рытью могил, много кушавшие и выпивавшие водки и пива, очутившись на пайке 250 граммов хлеба, в первых числах декабря, за исключением единиц, оказались больными на почве истощения». Не хватало похоронных машин, а траншеи, вырытые отрядами МПВО, были в начале декабря заполнены трупами всего за несколько дней. Оценить масштабы приближающейся катастрофы никто не мог. На заседании Ленгорисполкома 25 декабря 1941 года было предложено председателям райисполкомов навести «полный порядок» на кладбищах за два дня (!), а трупы, после оформления документации по захоронению, погребать в течение суток. Пик эпидемии смертей пришелся на январь—февраль 1942 года. В Постановлении Ленгорисполкома 2 февраля 1942 года более реалистично оценивалось положение в городе, хотя содержавшееся в нем требование вывезти всех умерших из моргов, больниц и госпиталей за пять дней едва ли было выполнимо. Для перевозки трупов из города на кладбища выделялось 30 машин ежедневно, причем устанавливались следующие нормы: в пятитонную машину должно быть уложено 100 трупов, в трехтонную — 60, в полуторатонную — 40. Шоферы получали за вторую и следующую поездки дополнительное вознаграждение (100 граммов водки и хлеба), а рабочие, превысившие нормы по сбору, отправке и захоронению трупов, — 50 граммов водки и 100 граммов хлеба {425}.

Самым подробным документом, описывающим скорбную работу по собиранию и погребению трупов в осажденном Ленинграде, является отчет городского управления предприятиями коммунального обслуживания за период с июня 1941-го по июнь 1942 года. Он не нуждается в комментариях — это не столько описание подробностей похоронного дела в блокированном городе, это фреска, в которой с наибольшей полнотой отражены горе и муки тысяч горожан. Читать этот текст, обширные фрагменты которого мы здесь публикуем, трудно, но без него невозможно воссоздать подлинную историю ленинградской трагедии.

«В первый период бомбардировок и артиллерийских обстрелов 80—85% трупов, доставляемых в морги из очагов поражения, опознавались родственниками и хоронились в обычном индивидуальном порядке на кладбищах города. Неопознанные трупы по истечении 48 часов фотографировались представителем соответствующего отделения милиции, прикомандированного к моргам, оформлялись составлением актов опознания, на основании актов представителя милиции и врачей оформлялись свидетельства о смерти в ЗАГСах, после чего такие трупы работниками кладбищ, прикомандированными к спецплощадкам, захоранивались в траншеи. Над каждым захороненным в траншее устанавливалась деревянная, окрашенная в красный цвет колонка, на которой писалась фамилия захороненного, а при невозможности установить личность писалось — “Неизвестный”. Ценности, обнаруженные при трупах, изымались представителем милиции и последним, по актам, сдавались представителям соответствующих райфо. Морги, построенные на спецплощадках, куда трупы людей, ставших жертвами вражеских бомбардировок и артобстрелов, доставлялись со всех очагов поражений, представляли собой жуткое зрелище. Здесь можно было видеть изуродованные, обезображенные трупы людей, части трупов, т. е. оторванные головы, ноги, руки, размозженные черепа, трупы грудных детей, трупы женщин с крепко обнятыми в агонии смерти трупиками грудных и других возрастов детей.