Дети лагерей смерти. Рожденные выжить - Венди Хоулден Страница 47

Всех умерших складывали в одну зловещую кучу белых костей, до момента, когда ими займутся. Они уже не были голодны, а невидящие глаза бесстрастно наблюдали за тем, как снимают обувь с безжизненных ног, прежде чем тела уносили в места, откуда никто не возвращается. Живые узники поддавались отчаянию и не могли пережить следующий день. За первую неделю в вагоне Герти Тауссиг погибло 8 женщин: «Мне было 14 лет, и единственное, о чем я думала: теперь станет чуть больше места для живых. Не было ни церемоний, ни даже молитв, трупы просто оставляли гнить в углу вагона». В одном из районов Протектората с поезда сгрузили больше 100 тел.

Рахель вспоминает, что на каждой сортировочной станции надсмотрщики отправлялись на ближайшую ферму или в магазин и либо выпрашивали для заключенных, либо брали силой то, что хотели. Часто это были куриные яйца, которые они готовили на портативных горелках. Женщины чувствовали запах жареных яиц, но делились нацисты редко.

Еще страшнее голода была жгучая жажда, и узники непрестанно кричали «Wasser! Bitte! Trinken!» («Воды! Пожалуйста! Пить!»), но никто не обращал внимания. Ко всеобщему удивлению, женщина-офицер СС, находившаяся в вагоне Рахель, внезапно начала поить и кормить ее с ложки. Все заподозрили неладное в такой перемене отношения, но Рахель была слишком слаба для подозрений. «Она меня кормила, а я повторяла: “Оставьте меня, у меня нет больше сил”».

Тем временем чудовищная тюрьма на колесах тряслась и кренилась, направляя человеческий груз в направлении нечеловеческих страданий. Некогда прекрасные, образованные молодые девушки, составлявшие сливки европейских обществ, превратились в жалкие призраки самих себя. Одолеваемые паразитами и источающие тошнотворный запах женщины наблюдали, как выпадают их зубы и кожа покрывается шрамами. Месяцами, если не годами, они не видели собственного отражения, но наблюдая вокруг себя узниц со всклоченными волосами, впавшими щеками и разбитыми губами, девушки могли представить, как они выглядят, и это только укрепляло чувство безнадежности. «Никакой еды. Никаких удобств. Повсюду запекшаяся угольная пыль. Перестаешь чувствовать себя человеком, это чудовищно».

Когда состав подходил к очередной станции, мимо проезжали поезда с солдатами и гражданскими. Узники, дрожа, прижимались друг к другу или безумно метались в поисках клочка травы, а мимо проносились откормленные мужчины, хорошо одетые женщины и дети, которые притворялись, что ничего не замечают. Не менее мучительно было проезжать мимо домов, с кухни которых доносился запах еды – аромат хлеба и мяса, овощей и рыбы – и это сводило заключенных с ума. Они уже давно бросили «пытать» себя обсуждением рецептов. В основном, казалось, каждый замкнут в собственном аду.

Лиза Микова вспоминает, что люди ломались и с трудом разговаривали, потому что не видели конца этому кошмару. А другие, наоборот, говорили слишком много, чтобы оставаться в сознании. «Мы спрашивали друг у друга: “Что ты видишь? Расскажи что-нибудь об этом! Ты бывала в этом месте?”» Все переживали чудовищное отчаяние, но старались сохранять стойкость. Вдавленные друг в друга люди продолжали свой путь в темноте. Поезд то и дело застревал без объективных причин. На каждой станции женщины молили о глотке воды, но эсэсовцы с мертвыми глазами ничего не давали. На одной из остановок женщины прильнули к грязной луже, но надзиратели со скуки начали стрелять, чтобы припугнуть их прежде, чем загнать обратно в вагон. Когда начиналась бомбардировка, немцы останавливали поезд и прятались под вагонами заключенных. И снова женщины молились, чтобы на них сбросили бомбу: «Как здорово было бы сейчас, упади на нас снаряд! Немцы же прямо под нами, их тоже убьет!»

Главной заботой Приски было накормить малышку Хану, но в груди матери не осталось молока. Во время беременности женщина должна потреблять на 500 калорий больше, чем в обычное время. Но во Фрайберге она, как и другие женщины, потребляла 150–300 калорий, и при этом никакого протеина и железа. И это при экстремально низкой температуре, в условиях 14-часовых рабочих смен тяжелого физического труда 7 дней в неделю.

В нескольких вагонах от нее была Рахель – весом не больше 30 килограммов, – которая не могла больше выдерживать вес раздувшегося живота, поэтому она вытянулась на холодном жестком полу среди скелетообразных каркасов вагона. Приближался срок родов, а еще ближе казалась смерть, и, несмотря на заботу, проявленную надзирателем, девушка не могла и помыслить, что ей удастся родить. Помимо собственных забот, рядом с ней оказалась выжившая из ума женщина, которая добавила неудобств – она считала, что у нее больные отекшие ноги, которые нужно держать приподнятыми. «Единственной возвышенностью был мой живот… поэтому она уложила ноги на него. Нет слов, способных описать, что мы пережили. Иногда я себя спрашиваю: как мне это вообще удалось?» – вспоминает Рахель.

Анка тоже изо всех сил старалась держаться за ясность сознания: «Дождь сменялся снегом, потом светило солнце. Мы торчали в вагонах, наполненных угольной пылью… холодно, жарко, холодно, снова жарко, все заключенные – голодные и немытые. Из-за сырости на нас налипала сажа. Нетрудно представить, как мы выглядели. Я рада, что не могла себя видеть в тот момент. Мой дух не давал мне прогнуться».

Приблизительно 18 апреля поезд остановился на станции Трибшица рядом с городом Мост, чтобы позволить пройти поездам с ранеными солдатами и амуницией. Женщины из Фрайберга провели там несколько спокойных дней, пока не пришло сообщение, что двигаться дальше безопасно. На соседних путях стояли составы с узниками Бухенвальда и еще одного немецкого лагеря, который эвакуировали в начале апреля. Узники, эвакуированные до освобождения лагеря, пытались поделиться новостями. Они успели перекинуть друг другу проеденные блохами вещи, прежде чем поезд из Фрайберга снова тронулся в сторону Моста.

Мост, переименованный немцами в Брюкс и располагающийся между Центральной Богемской возвышенностью и Рудными горами, был индустриальным поселением, и на его территории пролегало множество железнодорожных путей для обеспечения нефтехимического производства и заводов по изготовлению синтетического топлива. Британские и американские самолеты в ходе своей операции «Нефтяная кампания Второй мировой войны» систематически бомбили этот город. Несмотря на бомбардировку и разрушенные железнодорожные пути города, поезд из Фрайберга неотступно следовал через Мост в Хомутов, но был повернут обратно, подальше от наступающих отрядов американцев.

По дороге они снова остановились, чтобы к составу присоединили вагоны с 900 узниками из Флоссенбюрга и соседнего лагеря в Венусберге. Среди них были заключенные, работавшие на производстве гранатометов и противотанковых ракетных установок. Но женщины с завода Freia не имели представления о том, что происходит в соседних вагонах, каждый был занят собственным страданием.

Поезд был виден с воздуха и поэтому уязвим. Кончилось тем, что они оказались зажаты между Мостом и Хомутовом, которые подверглись нападению с воздуха 19 апреля. Той ночью, под звуки разрывающихся снарядов, у Рахель отошли воды. Союзные войска сбрасывали бомбы, взрывы сотрясали землю, и в этот момент у Рахель начались схватки. Распластавшись на грязном полу вагона рядом с несколькими мертвыми женщинами, девушка тряслась под своим вымокшим покрывалом. Когда по ее телу прошла первая судорога от схваток, она уже знала наверняка, что ребенок, зачатый в любви с Моником в их крохотной комнате в лодзинском гетто, появится на свет несмотря ни на что.