Гардемарины. Канцлер - Нина Соротокина Страница 47

— Во сне ты его мог видеть, когда ужасы являлись, — с ненавистью заметил Почкин.

Дело происходило на фрегате «Св. Анна», который капитан Корсак с великой поспешностью провел из Кронштадта в Мемель. Главное, нужно было успеть до того, как лед скует весь Куршский залив, превратив его из моря в сушу… Сейчас была середина ноября — начало декабря, холод стоял собачий, в воде плавали куски льда, но основное было сделано. Русский фрегат пришел вовремя и привез нужный армии груз.

Унтер-лейтенант Почкин сел на корабль в последний момент по загадочному приказу. В представленной им бумаге просто рекомендовалось взять подателя сего на борт. Подписи было две, одна от иностранной коллегии СанктПетербурга, вторая от отделения тайной экспедиции в Риге. В Почкине все было подозрительно — и его чин, и повадки, и странное поведение, казалось, он следит за всей командой, да и сама его фамилия не внушала доверия, наверняка выдуманная. Но все время пути агент вел себя тихо, по прибытию в Мемель сразу сошел на берег, а теперь вот, спустя неделю, явился на борт с синяком под глазом, с грязными, окровавленными руками и с громким, резким голосом — у него словно изменился вдруг характер.

Тот, кого называли шпионом, тоже был изрядно помят. Только теперь Алексей увидел, что руки его связаны, а на одной ноге нет башмака.

— Он немец? — спросил Корсак нашего агента.

— Наш, паскуда… — Почему ты думаешь, что он шпион?

— А потому, что я эту рожу еще по Петербургу знаю. Еще там за ним следил, а он как в воду… Правда, адресочек оставил невзначай, — Почкин притворно вздохнул, сочувствуя невезучести пленного, — даже два адресочка: один — в Мемеле, другой — в Кенигсберге… Подожди, паскуда, Кенигсберг мы тоже возьмем!

Стоящий на коленях поежился.

— Что же это за адреса такие? — не удержался Алексей от вопроса.

— Бывший Торговый дом. Там этого красавца я и взял. А теперь, капитан, мне, стало быть, надо ваше содействие.

— Какое? — настороженно спросил Корсак. С юности он не любил все связанное с допросами, арестами и сыском. Служить Тайной канцелярии — все равно что в сточной канаве плавать, но, к сожалению, жизнь зачастую заставляла его идти этим помойным курсом.

— Дело весьма секретное… — отрывисто сказал Почкин. — Команда знать его не должна…

— Зачем же вы его сюда приволокли?!

— А куда я его приволоку? Вам хоть ничего не надо объяснять, сами понимаете. Это во-первых. А во-вторых, его надо обыскать.

— Вот от этого меня избавьте!

— Обыскивать буду я, — возвысил вдруг голос Почкин. — А вы будете при сем присутствовать, как бы понятой. И баста!

Почкин подошел к безмолвно стоящему на коленях шпиону, рывком поднял его на ноги. — Может, сам скажешь, куда шифровку дел? — он резко встряхнул шпиона, тот только замычал испуганно, но ничего не ответил.

У шпиона, мужчины лет сорока, была крайне неприметная внешность, и если не считать синяков и ссадин, удивительной голубизны глаза, Алексей, однако, мог с уверенностью сказать, что при его появлении в каюте этой небесной голубизны не было и в помине. «Экий хамелеон, — подумал Алексей. — А может, глаза у него голубеют сами собой в минуту страха или отчаяния?» Вспомнил! Алексей сам не ожидал от себя подобного, на той шхуне он так погано себя чувствовал, что все пассажиры были для него на одно лицо. Кроме той милой девушки. Интересно, как она?

Обыск длился долго. Почкин снимал с арестованного одежду, внимательно осматривал карманы, подкладку и швы, затем бросал ее в угол. Наконец шпион остался абсолютно голым, если не считать заячьей шапки. Потом и шапка была сорвана с головы, обследована самым внимательным образом и брошена в общую кучу, рядом с которой стоял одинокий сношенный башмак.

— Где второй башмак?

Шпион сделал неопределенный жест плечами, мол, шут его знает, мол, потерялся в пылу драмы, потом попросил плаксиво:

— Позвольте одеться?

Почкин зашипел ядовито ему в лицо, что если не найдет шифрованной бумаги, то, значит, он ее проглотил, и посему ему, Почкину, придется разрезать пленного на куски, чтобы исследовать желудок и прочее. Корсак заметил, что ногти на руках арестованного голубеют, словно ополоснутые синькой. Он еще не решил, скажет Почкину или нет о том, что встречался ранее с этим человеком. Он чувствовал перед ним некую ответственность, ведь не зря судьба столкнула их когда-то.

— Не пугайте вы его! — прикрикнул он на Почкина. — И пусть он оденется. Холодно же… да и унизительно! Как вам самому не противно?

В этот момент в дверь осторожно постучали, потом деликатно поцарапали. Это был характерный жест боцмана Петровича, которого вся команда за глаза звала Корч, что значит пень. В трезвости боцман был умным и даже деликатным человеком, по пьянке — свиреп и отвратителен. В течение рейса вся команда обычно следила, как бы боцман не нахлебался рому или прочего горячительного напитка.

— Войди, Петрович! — крикнул Корсак.

— Здесь вот — деталь потеряли. Матросики из воды его вытащили. А при вашем деле, как я понимаю, деталь эта может иметь решающее значение, — он деликатно поставил найденный башмак рядом с первым, на полу немедленно образовалась лужа. Почкин раздраженно кусал нижнюю губу: не хотят канальи тайну беречь!

— Матросам, которые достали башмак из воды, — по чарке водки, — приказал Алексей. — Исключительно чтобы согреться, — возвысил он голос, видя, как оживился боцман. — Иди.

Как только за Петровичем закрылась дверь, Почкин схватил мокрый башмак. На дотоле безучастном лице арестованного промелькнуло что-то похожее на беспокойство. Теперь уже не только глаза и ногти имели голубой цвет, но и кожа на лице, сгибах рук, и даже, кажется, волосы начали отливать серым цветом.

«Да он сердечник, — подумал Алексей, вспоминая лекции Гаврилы. — Кровь венозная, кровь артериальная… не помню уж что, но где-то кислорода не хватает, а может быть, наоборот, в избытке».

— Можете одеться, — сказал он, кивнув на кучу одежды. По быстрому и мимолетному взгляду, который бросил на Корсака шпион, Алексей понял, что тот тоже его узнал.

Почкин не возражал, ему было не до этого. Видимо, он уже понял, что башмак и есть искомый «плод». Он сделал неприметное, малое усилие, и каблук отвернулся, как пробка на склянке химика. Внутри полого каблука оказалось письмо, вернее, записка, написанная на тонкой, словно шелковой бумаге.

— Цифры, — произнес Алексей с недоумением и оглянулся на странный звук. Это шпион рухнул на груду тряпья, потеряв сознание.

— Притворяется, — небрежно сказал Почкин.

— Нет, у него сердце больное. Его надо в лазарет.

— На виселицу его надо, — безучастно заметил Почкин, вглядываясь в цифры. — А мне позарез нужен шифровальщик.

— Где вы сейчас в Мемеле сыщите шифровальщика? Разве что при штабе, где гауптквартира генерала Фермора. Для этого вам надо в Либаву скакать. Прежде чем обыскивать, следовало бы допросить несчастного.