Нефертари. Царица египетская - Мишель Моран Страница 47

Рамсес дал себя уложить, но я знала, что он не спит. Он метался в постели, а я закрывала глаза и желала ему уснуть. Потом в дверь тихонько постучали три раза. Рамсес посмотрел на меня, и я увидела, как расширились его глаза. Он бросился к двери; за ней с папирусами в руках стоял зодчий Пенра, который вернулся из Амарны. Рядом был Аша в дорожной накидке, с аккуратно заплетенными волосами. Я вскочила и быстро накинула что-то поверх прозрачной ночной туники.

— Аша! Пенра! — вскричал Рамсес.

Аша шагнул в комнату, и они с Рамсесом обнялись, словно братья. Пенра низко поклонился. Я взяла Ашу за руку и подвела к огню.

— Как хорошо, что вы вернулись, — искренне сказала я. — Рамсес не спит уже несколько недель.

Аша рассмеялся.

— Мы тоже! — Под глазами у него темнели круги. — Государь, наш корабль сегодня приплыл из Гебта, и мы поспешили сюда на колеснице, потому что дело не терпит отлагательств.

— Все! Все рассказывайте! — потребовал фараон.

Без немеса его волосы блестели на плечах, словно листы красной меди. Он усадил гостей в резные деревянные кресла и подался вперед, внимательно слушая зодчего.

— Все оказалось так, как я запомнил, — сообщил Пенра. — До мельчайших подробностей.

Рамсес взглянул на Ашу.

— С ним был только ты?

— Конечно. Больше никто не знает.

Глядя в суровые серые глаза Пенра, я поняла, что ему, как и Аше, можно доверять. Удастся ли его затея или нет, никто не узнает, что это устройство пришло из города Еретика и некогда его применял верховный жрец Атона. Я задумалась о столице моей тетки. Хотя ее имя стерли со стен Амарны, когда Хоремхеб стал фараоном, быть может, где-то под землей остались ее изображения.

— Гробница находится в горах к северу от города, — рассказывал Пенра. — Мы воскуряли благовония у входа, потом внутри… а вот что мы нашли.

Зодчий развернул папирус с рисунком. Изображение напоминало детские качели — столб, а с двух концов сиденья. Только вместо сидений на одном конце была глиняная черпалка, а на другом — тяжелый камень.

— Все так просто… ось в середине… — Рамсес передал мне рисунок, а сам в изумлении взирал на Пенра. — Ты думаешь, это сработает?

— Да. Если взять большую тростниковую корзину и обмазать смолой, можно будет начерпать столько воды, сколько наносят ведрами сотни человек. Если подобрать достаточно тяжелый камень, в день можно поднять пять тысяч дес [51].

Рамсес перевел дыхание.

— Ты уверен?

— Я все рассчитал.

Зодчий порылся в груде папирусов и протянул один Рамсесу. Я не поняла, что там написано, но и Рамсес, и Аша согласно закивали.

— Такого я еще не видел… — заметил Аша. — Там, в гробнице, десятки изображений фараона-еретика.

Аша встретился со мной взглядом, но тут заговорил Рамсес:

— А вы нашли?..

Аша кивнул.

— Завтра сообщим двору о твоем изобретении, — обратился фараон к зодчему. — Рабочих выберешь сам. Если устройство будет действовать, построишь такие по всему берегу. Ты сослужил мне огромную службу. Другому бы я такого не доверил.

Пенра смущенно опустил голову. Рамсес проводил его до дверей, а Аша протянул мне свернутый лист папируса.

— Это тебе, — тихонько произнес он.

Я взглянула на Рамсеса и осторожно развернула лист. Внутри оказался не рисунок, а маленький кусочек штукатурки с росписью — смуглая женщина на колеснице. Даже если бы живописец не раскрасил глаза незнакомки, я бы все равно ее узнала. Мне пришлось сжать губы, чтобы они не дрожали.

— Это Рамсес просил отыскать для тебя, — ласково сказал Аша. — Ты для него — единственный свет в небе.

Я заморгала.

— Откуда же он знал?..

— Он не знал. Знал только, что там множество изображений придворных. Я бы и портрет твоей тетки привез, только…

Я кивнула и договорила вместо него:

— Их все уничтожили.

— Но Хоремхеб оставил изображения твоих родителей.

Я сжимала в руках кусочек штукатурки. Мне казалось, что ка моих родителей стали ко мне ближе. Из всех подарков Рамсеса этот — самый драгоценный.

Я подождала, пока выйдут Аша и Пенра, и положила портрет в наос матери. И когда Рамсес спросил, о чем я думаю, я ответила ему без слов.

На следующий день в тронном зале объявили новость. Сначала воцарилась тишина, а потом люди разразились удивленными и радостными криками. Старики, которых позвали во дворец из окрестных деревень, смущенно переглядывались.

— Если устройство заработает, — сказал Рамсес, — урожай будет и в этом году, и всегда.

Я наклонилась к нему и прошептала:

— Почему же они не радуются?

— Опасаются. Хотят сначала увидеть, как оно работает.

— Они должны быть благодарны, — заметила я. — Ни одному из фараонов Египта не удавалось так сильно изменить жизнь народа.

Вечером в покоях Пасера Уосерит тоже не спешила радоваться.

— Ну почему никто не понимает, чего добился Пенра? — восклицала я.

— Сначала нужно убедиться, что устройство работает, — спокойно ответила Уосерит. Несмотря на жар от углей, она куталась в теплую накидку. — И не забывай про Исет, — напомнила жрица. — Через два месяца она родит Рамсесу первенца.

Я почувствовала в горле комок — мне до сих пор не удалось зачать.

— Ты принимала корень мандрагоры? — спросила Уосерит.

— Конечно! — Я вспыхнула. — Мерит мне все время дает.

— А жертвоприношения делала?

Я кивнула и смутилась — выходит, боги не хотят меня слушать. Что, если Таурт, покровительница материнства, не расслышала мой голос среди тысяч других? Да и с чего бы ей услышать? Я — одна из двух жен, племянница Отступницы, царицы, оскорбившей богов.

Уосерит вздохнула:

— Что ж, у нас ведь есть и хорошие новости.

— То, как ты ведешь дела в тронном зале, возбуждает в Фивах множество толков, — сказал Пасер. — Мне больше не нужно направлять к тебе чужеземных посланников. Они теперь сами к тебе просятся.

— Это большая честь, — пояснила Уосерит. — К Исет они никогда не просились.

— Будут проситься, если она станет главной супругой, — заметила я, думая о будущем. — Люди мне не рады. Я могу раздавать зерно хоть до месяца тота, только это ничего не даст.

Пасер твердо сказал:

— Ты не в ответе за своих родственников.

— Тогда почему я обречена жить в их тени?