Жизнь двенадцати царей. Быт и нравы высочайшего двора - Иван Брыкин Страница 47

– Как можно, ваше величество, прямо сейчас туда поеду! – ответил Бутурлин.

* * *

Расставшись с Бутурлиным, Николай Павлович прошёл на половину своей жены. Александра Фёдоровна пила чай; вместе с ней за столом сидели Мария Николаевна, старшая дочь императора, Ольга Николаевна, его средняя дочь, и сын Александр.

– Сказать, чтобы подали тебе чашку? – спросила Александра Фёдоровна. – Выпьешь чаю?

– Нет, благодарю, душа моя, – отказался Николай Павлович, посмотрев на себя в зеркало и разгладив усы. – Я зашёл просто так, повидаться.

– Я тоже не засижусь, – сказала Мария Николаевна. – Сегодня будет бал в Аничковом дворце, надо успеть подготовиться.

– Мария, я давно собирался с тобой поговорить – твое поведение переходит всякие границы, – нахмурился Николай Павлович. – Заводить романы при живом муже – это никуда не годится. В каком свете ты выставляешь нашу семью? Не забывай, ты дочь императора.

– Вы о чём, папА? – удивилась Мария Николаевна. – Не понимаю, что вы имеете в виду.

– О твоём всем известном романе с графом Строгановым. Не притворяйся! – он бросил на неё свой жёсткий взгляд.

Мария Николаевна не отвела глаз, но столь же жёстким взглядом смотрела на отца. За столом установилась зловещая тишина; Александр уставился в тарелку, Александра Фёдоровна и Ольга Николаевна замерли с чашками в руках.

Первым не выдержал Николай Павлович. Он кашлянул и, посмотрев в окно, сказал:

– Что-то сегодня холодно, не похоже на весну, а вчера был такой тёплый день. Петербургская погода чрезвычайно переменчива.

– О, да! Чрезвычайно переменчива! Погода в Петербурге часто меняется, – поддержали его Александра Фёдоровна, Ольга Николаевна и Александр.

– Зато мой муж не меняется, а если меняется, только к худшему, – вставила Мария Николаевна. – Почему женщина не может распоряжаться своей судьбой? Как Жорж Санд, например? Она развелась с мужем, который был недостоин её, и отстояла за собой, как она пишет, право на собственный выбор объекта любви.

– Не надо упоминать об этой женщине! – забеспокоилась Александра Фёдоровна. – Она носит мужскую одежду, пьёт крепкие напитки и заводит любовные связи с лёгкостью гусара. Вся Европа в ужасе от её выходок; я недавно получила письмо от своей сестры Луизы…

– Ели бы Жорж Санд отличалась лишь этим, бог бы с ней, – сказал Николай Павлович. – В конце концов, в таком поведении есть некая изюминка, и я понимаю этого полячишку Шопена, который был от неё без ума.

– Ах, Николас! – всплеснула руками Александра Фёдоровна.

– Бог бы с ней, – продолжал он, – но ведь она ещё смутьянка, революционерка. Известно ли вам, что во время возмущения во Франции она прямо подстрекала народ к бунту?

– «Выборы, если они не дают торжествовать социальной правде, если они выражают интересы только одной касты, предавшей доверчивое прямодушие народа, эти выборы станут гибелью государства – в этом нет сомнений. Тогда для народа остаётся один путь спасения: продемонстрировать свою волю и не выполнять решения псевдонародного правительства» – прочитала на память Мария Николаевна.

– Господи! – Александра Фёдоровна от волнения пролила чай на скатерть.

– Откуда ты знаешь содержание сего возмутительного, строго запрещённого в России воззвания? – подозрительно спросил Николай Павлович.

Мария Николаевна усмехнулась:

– Видно, наши жандармы не так сильны, чтобы заколотить все окна в Европу.

Николай Павлович побагровел и хотел что-то сказать, но Александра Федоровна окончательно разволновалась:

– А я до сих пор не могу забыть возмущения на Сенатской площади: этот день был самый ужасный из всех, когда-либо мною пережитых. О, господи, уж одного того, что в опасности была жизнь моих детей, было достаточно, чтобы потерять рассудок!.. Боже, что за день! Каким воспоминанием остался он на всю жизнь!

У неё начала дёргаться щека, и Александра Фёдоровна разрыдалась.

– Ну же, Сашхен, успокойся; всё прошло, всё прошло, – Николай Павлович стал утирать ей слёзы своим платком. – Больше мы такого никогда не допустим, в России не будет повторения этих событий.

– Но не кажется ли вам, что одними жандармскими методами с революцией не справиться? – выпалил Александр, сам испугавшись своей смелости.

– Что есть революция? Это потрясение основ государства, и как следствие – хаос, разрушение, гибель тысяч людей. С этим надо бороться беспощадно, используя любые методы, – живо возразил Николай Павлович. – Другое дело, что и государство должно развиваться, чтобы быть защитой и опорой для поданных, – но разве мы не трудимся неустанно во имя этого? Граф Киселев предпринял необходимые меры для улучшения жизни крестьян; Канкрин, мой финансовый гений, изыскал способы к пополнению наших финансов – один основанный им Сберегательный банк чего стоит! Да что там говорить, даже покойный Бенкендорф был не только образцовым охранителем российских устоев, он заботился о развитии железных дорог, пароходов, и прочего, прочего, прочего!..

Я принял Россию в расстроенном состоянии, а ныне перед её величием склоняется вся Европа и если чинит нам препятствия, то исключительно из бессильной зависти перед русским могуществом, – прибавил, помолчав, Николай Павлович. – Вот что я тебе скажу, Александр, – когда будешь царствовать, не увлекайся западными веяниями и не слушай доморощенных либералов, ни к чему хорошему это не приведёт. У России свой путь, и любые попытки свернуть с него вызовут лишь разброд, шатания, упадок, что на пользу только нашим врагам.

Александр пожал плечами, но ничего не ответил. Николай Павлович посмотрел ещё на него, а потом спросил Ольгу:

– Ты всё молчишь, – отчего не расскажешь, что у тебя с мужем, ладно ли вы живёте?

– Слава богу, папенька, – сказала она. – У нас всё хорошо.

– Ну, дай бог, дай бог! – кивнул Николай Павлович. – Твой Карл отличный человек – будь ему тем же, чем все эти годы была для меня твоя маменька.

– Надо же было выйти за эдакого учёного дурака из Вюртемберга, – проворчала Мария Николаевна. – La Belle et la Bête.

Николай Павлович сделал вид, что не услышал её, а Александра Фёдоровна спросила:

– Надеюсь, в Вюртемберге нет никаких волнений? Теперь, когда по всей Европе…

– Что нам Европа?! – раздражённо перебил её Николай Павлович. – У нас самая сильная армия в мире, – мы сумеем навести порядок и в Европе. В ближайшее время русские войска войдут в её пределы, и с революцией будет покончено. Я твёрдо решил помочь Австрии в борьбе с революционерами.

– Бедная Европа, бедная Россия… – прошептала Мария Николаевна.

– Что? – взглянул на неё Николай Павлович.

– Так я поеду на бал, папА, у меня и платье новое пошито, – сказала она.

– Ну, что с ней делать?.. – вздохнул Николай Павлович.