Повседневная жизнь Парижа во времена Великой революции - Жорж Ленотр Страница 46

^{Прокурор Революционного трибунала Антуан Фукьенвиль — главный организатор якобинского террора.}

До сентября Дантон не пропускал ни одного дня без того, чтобы не зайти к ней. То он являлся на совещание, причем приходил раньше назначенного времени, чтобы провести несколько минут с ней, в ее комнатах. То он приглашал самого себя вместе с Фабром д’Эглантеном «съесть тарелку супа» в министерстве. Бывали у нее и Дюмурье, «галантный с женщинами, но совершенно неспособный иметь успех у тех из них, кого можно было обольстить разговорами»; и Робеспьер, которому она с трудом прощала его злой язык, скучный тон, некорректные выражения и плохой выговор; и Люкнер, старый военный, полудикий, любивший выпить, вечно бранившийся и со всеми говоривший на «ты»; и Клоотц, «защитник рода человеческого», говоривший длинные и возвышенные речи, много евший и без церемоний стремившийся занять лучшее место и урвать лучший кусок; и Луве, маленький, хилый, близорукий, неряшливо одетый, храбрый как лев и простодушный как дитя, способный поочередно «потрясать погремушками веселья, живописать кистью истории и поражать громом красноречия». Бывали и Горза, и Барбару, и Бриссо, и Лантена, и Банкаль дез Эссар, и Боек Все они были ее друзьями, а Боек остался верным другом даже в самые тяжелые дни.

Госпожу Ролан, окруженную этими известными людьми, более всего удивляет — она сама говорит это — всеобщая ограниченность. «Ограниченность эта превосходит все, что можно себе представить. И это на всех ступенях общества, начиная с приказчика и кончая военным министром, которому приходится командовать армиями, и посланником, созданным для роли торговца». Если бы не ее опыт, она никогда не поверила бы, что род человеческий так жалок.

Один лишь человек являлся в ее глазах исключением: это был Бюзо. Горячая симпатия, связывавшая его с госпожою Ролан, перешла в глубокую любовь. Она сама смотрела на него как на мужчину, который «мог бы стать ее любовником». Она была в том возрасте, когда года становятся тяжкими, когда прелести увядают. «Было бы приятно, если бы наше взаимное расположение совпало с долгом, не дать погибнуть бесполезно тому, что еще осталось. С каждым днем становится труднее владеть своим сердцем и употреблять атлетические усилия для того, чтобы защитить свой зрелый возраст от бури страстей» ^[198].