Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания - Владимир Сухомлинов Страница 46

Барон Шиллинг, вскрывший это письмо за отсутствием Сазонова, отсылает его министру в Киев 2 (15) сентября 1913 года со следующими примечаниями:

«Как вы увидите из текста французского сообщения, французы, соглашаясь открыть нам на парижском рынке довольно крупный кредит, ставят для этого два весьма определенных условия: немедленную постройку известных стратегических путей и увеличение мирного состава нашей армии. В своем отзыве В.Н. Коковцов предлагает кредит принять, но заменить обязательство с нашей стороны строить указанные линии ссылкой на общие мероприятия, направленные к улучшению пропускной способности нашей железнодорожной сети.

Если вспомнить прошлогоднее обращение к вам Пуанкаре, его письмо государю и последующие настояния Делькассе, то едва ли можно ожидать, что французы удовлетворятся предлагаемым В.Н. Коковцовым ответом.

Нам до сих пор еще не доставлен протокол совещаний Жилинского с генералом Жоффр, а поэтому мы, как это ни странно, до сих пор еще не знаем, на чем согласились в отношении железных дорог оба начальника штабов в нынешнем году. Из линий, о которых шла речь, в прошлом году, как вы помните, наш Генеральный штаб признавал две предложенные французами линии желательными и отвергал лишь третью (балтийскую). До возвращения Жилинского (в середине сентября) нам трудно обсуждать этот вопрос. Между тем, играть на словах в переговорах с союзниками, заявляя о нашем согласии на условия, в которые мы вкладываем совсем иной смысл, чем они, представляется мне вредным для наших взаимных отношений, вселяя только недоверие к нам…»

18 сентября (1 октября) 1913 года М.Ф. Шиллинг вновь сообщает своему, пребывающему в Виши во Франции, министру:

«…Из личных объяснений с В.Н. Коковцовым и с генералом Жилинским выяснилось, что по существу вопрос представляется следующим образом.

Относительно второго из поставленных французами условий (усиление состава нашей армии) Жилинским сообщены Жоффру подробные данные, по-видимому, вполне удовлетворившие последнего.

Что же касается железных дорог, то, как вы помните, французы в прошлом году просили об удвоении колеи на линиях: Брянск – Гомель, Пинск – Жабинка и Петербург – Тапс – Рига – Муравьево – Ковно, а также учетверении путей между Жабинкой и Брестом, Седлецом и Варшавой.

Из этих желаний некоторые уже нами удовлетворены нынешним летом, не дожидаясь заключения предлагаемого ныне соглашения, а именно: уложена вторая колея на участках Брянск – Гомель и Пинск – Жабинка, остается лишь закончить работы по расширению станций на этих линиях.

Вследствие возражений нашего Генерального штаба против удвоения упомянутой прибалтийской линии (Санкт-Петербург – Рига – Ковно) и учетверения линии Седлец – Варшава, французы теперь на этом не настаивали, но высказали ряд новых пожеланий: во-первых, они согласились с мнением нашего Генерального штаба о предпочтительности постройки новой железной дороги Рязань – Тула – Сухиничи – Бобруйск – Черемха (или Вельск) – Варшава, взамен вышеуказанного усиления линий Санкт-Петербург – Рига – Ковно и Седлец – Варшава; во-вторых, они просили об удвоении линий: Лозовая – Полтава – Киев – Сарны – Ковель и Батраки – Пенза – Ряжск – Смоленск (либо через Тулу и Калугу, либо через Богоявленск – Сухиничи), а также Вильно – Ровно…»

Переговоры Коковцова в Париже заканчиваются протоколом, в котором, между прочим, устанавливается, что русскому правительству предоставляется право реализовать на парижском рынке ежегодно, в течение пяти лет, до 500 миллионов франков для проведения своей железнодорожной программы и что работы по постройке железных дорог должны быть начаты с таким расчетом, чтобы через четыре года быть законченными. Первая эмиссия выпускается в январе 1914 года.

В. Коковцов, по своем возвращении, подробно докладывал государю об успехах своей поездки во Францию и Германию. В этом докладе, между прочим, он характеризует всю опасность нашего союза с Францией, например в следующем месте:

«…Во всяком случае, одно не подлежит никакому сомнению – это то, что Франция в настоящее время гораздо более миролюбива, нежели два года тому назад. Настроение это не может не отразиться на более спокойном отношении к разнообразным вопросам современной политической жизни.

В этом отношении есть одна невыгодная для нас черта. О ней я не смею умолчать перед вашим императорским величеством. Франция никогда не отойдет от нас в крупных вопросах крупной политики, особенно глубоко затрагивающих ее жизненные интересы, но там, где эти интересы не затронуты, где преобладают интересы другие – русские и общеевропейские, там Франция будет бесспорно весьма сдержана и, вероятно, станет влиять и на нас в смысле более мягкого разрешения возникающих вопросов…»

Уже несколько недель спустя, после выпуска займа в Париже, я получил 2 (21) февраля 1914 года приглашение на чрезвычайное заседание у Сазонова, на котором должен был обсуждаться один из вопросов, принадлежащий, по моему мнению, к тем утопиям, за которыми гонятся лишь чудаки: нападение на Дарданеллы.

На основании моих наблюдений на десантном маневре в 1903 году я не мог отказаться от заключения, что наш десант на Босфоре – дорогая игрушка и, сверх того, может стать опасной забавой еще в течение долгого времени. Но после того, как нападение японцев на Порт-Артур удалось с таким блестящим успехом, – последний вскружил головы многих публицистов, фантазеров, спекулянтов и, к сожалению, и головы наших ответственных дипломатов.

В 1913 году я докладывал государю мою личную точку зрения относительно рискованности самой операции по занятию проливов с технической стороны.

Выслушав мой доклад, император Николай II, видимо, настроенный оптимистично, не отрицая трудности операции с военной стороны, дал мне понять, что в этом деле идея и цель всего вопроса имеют такое доминирующее значение, что технические детали отходят на задний план.

При подобном взгляде на это дело в особом совещании, имевшем место 8 (21) февраля 1914 года, под председательством министра иностранных дел Сазонова я личного участия не принимал.

Мой взгляд на дело был хорошо известен начальнику Генерального штаба, который и мог поэтому быть моим заместителем в совещании. В последнем была выяснена трудность выполнения этого предприятия. Экспедиция вызывала необходимость выделения не менее четырех армейских корпусов. Части эти необходимо было содержать в мирное время в усиленном составе. Затем надо было иметь в виду, что осуществление десантной операции будет находиться в полной зависимости от положения дел на главном австро-германском фронте.

По мнению членов совещания от Министерства иностранных дел, войска, предназначенные специально для десанта, нельзя предназначать для какой-либо еще другой цели. Кроме того, следовало бы, по их мнению, усилить экспедицию к Босфору выделением войск из состава округа.

Техническую невыполнимость этого предложения в такой короткий срок пришлось выяснять дипломатическим представителям, явно не считавшимся с общей обстановкой возможной войны. Они требовали еще в мирное время ни более ни менее, как образования и сосредоточения мобилизованных сил около 200 000 человек, с соответствующим флотом, для обеспечения переброски их через Черное море!.. Точно так же представителю морского ведомства пришлось объяснить им, что через три-четыре дня после объявления войны появиться перед Босфором – немыслимо. Что вся эта фантастическая затея на словах и на бумаге не могла иметь никакого практического результата, для меня было ясно. Убедить в этом государя мне не довелось – это был, очевидно, тот случай, когда его величество считал военного министра некомпетентным в делах не его ведомства.