Фицджеральд - Александр Ливергант Страница 46

И таков удел не только женщин, но и мужчин. Если героиня у Фицджеральда упрямо блюдет свои интересы, отличается жизнестойкостью, завышенным представлением о себе, то герой страдает от того, что автор любил называть «эмоциональным банкротством». В июне 1931 года Фицджеральд пишет одноименный рассказ, определяя тем самым свою любимую, выношенную тему: и Энтони Пэтч, и Джей Гэтсби, и Дик Дайвер приходят к финалу эмоциональными банкротами. Считает Фицджеральд эмоциональным банкротом и себя. «Восемь лет работы над „Ночь нежна“ высосали из меня всю энергию, — признается он Шейле Грэм. — Я стал эмоциональным банкротом — и с физической, и с финансовой точки зрения». «Ужасающая эта болезнь под названием „эмоциональное банкротство“», — напишет Скотт дочери за несколько месяцев до смерти. А в другом письме разовьет эту тему: «Самое опасное — вообразить, что у нас есть ресурсы, материальные и моральные, тогда как на самом деле их нет. В депрессию я постоянно погружаюсь потому, что каждые несколько лет мне приходится ползти в гору, чтобы избавиться от эмоционального банкротства. Эмоциональное банкротство возникает тогда, когда полагаешься на ресурс, которым не владеешь».

Возникает эмоциональное «банкротство» и при наличии «ресурса». Энсон Хантер, герой рассказа «Молодой богач», чем-то напоминает Эйли Кэлхун. Своим происхождением, образованием, внешностью, богатством он, что называется, запрограммирован на успех — и на карьеру, и на семейное счастье. С «ресурсом» у него всё в полном порядке. Тем не менее, подобно «последней красавице Юга», он всю жизнь живет ради себя, «лелеет в себе чувство превосходства», благодаря которому угадывает слабости ближних. Слабости ближних угадывает, а вот своих не замечает. Выше всего ставит соблюдение внешних приличий — и становится, несмотря на свою «заразительную бодрость», никому не нужен, в том числе и самому себе: «за сердечным сочувствием к чужому счастью он скрывал, что и в собственное счастье уже не верит».

И безоглядная, ни на чем не основанная вера в успех, и неверие в свою счастливую звезду обречены на неудачу в равной степени. «Все мы неудачники», — вынужден признать Генри Марстон. Неудачник, впрочем, неудачнику рознь. Джордж О’Келли, например, сродни Джею Гэтсби: он «сделал рывок из бедности в мир неограниченных возможностей» — и потерял любимую женщину. Своей фабулой рассказ «Самое разумное» словно бы высмеивает жанр «романа успеха», который строится по стандартной формуле: где карьера, там и любовь. У Энсона Хантера и Джорджа О’Келли эти жизненные вехи трагически не совпадают.

Вообще, чем герой Фицджеральда значительнее, амбициознее, решительнее, тем ему больше достается от жизни: судьба Джея Гэтсби и Дика Дайвера — тому свидетельство. Майлз Кэлмен («Сумасшедшее воскресенье»), «единственный режиссер-американец, соединивший в себе совесть художника с незаурядным характером», гибнет в авиакатастрофе. Преуспевающий делец, «self-made man» Декстер Грин («Зимние мечты»), который всегда стремился к тому, чтобы «быть не возле чьей-то роскоши и блеска», а «владеть роскошью и блеском», наталкивается «на непостижимые преграды и запреты», ощущает себя болтуном и самозванцем. Талантливый режиссер Билл Мак-Чесни («Две вины») под прессом профессиональных и личных проблем неудержимо, хотя поначалу и незаметно, катится по наклонной плоскости: он пьет, он нажил себе много врагов, у него разлаживаются отношения с актерами, с женой, для которой балет — чем не Зельда? — становится содержанием всей ее жизни. Человек сильный, жизнестойкий, Мак-Чесни в финале тяжело — смертельно — заболевает и испытывает облегчение оттого, что «отдался… слабости и неуверенности».

К слабым и не уверенным в себе судьба в рассказах Фицджеральда также далеко не всегда благосклонна. Как не благосклонна она и к автору: в автобиографических очерках писатель не раз повторяет, что «всегда был неуверен в своих силах». Слабость, по Фицджеральду, так же наказуема, как и сила. Чарли Уэйльс («Опять Вавилон») потерял жену, умершую по его вине, пропил оставшиеся от нее деньги, его дочь забрали на воспитание сердобольные и надежные (не чета ему) друзья. За прошедшие со смерти жены годы Уэйльс остепенился, бросил пить, устроился на работу в Праге и теперь приезжает в Париж за дочерью: «его захлестнуло желание оградить ее, уберечь». Но план срывается: дочь ему и впрямь очень нужна, но его желание ради нее переменить жизнь зыбко, он потерял слишком много времени, он одинок, он почти наверняка снова запьет, и ребенка Мэрион и Линкольн ему не отдадут — доверия Уэйльс им не внушает; не внушает он доверия и самому себе.

И Уэйльс — не исключение. Многие герои Фицджеральда (их и героями-то не назовешь) страдают комплексом неполноценности, считают себя хуже, чем они есть на самом деле. Бывает, эти комплексы они в себе подавляют, как Генри Марстон, сумевший в конечном счете освободиться от «бремени своего несчастного брака», или «мордобойщик» Чарльз Дэвид Стюарт. Однако гораздо чаще они становятся жертвами своих собственных затравленности и неудачливости, как, скажем, начинающий художник Гордон Стеррет («Первое мая»); в Принстоне это был веселый, беспечный, легкомысленный юноша, теперь же в нем появилось «что-то странное, гнетущее». От беспечности и легкомыслия не осталось и следа: «американские мужчины неполноценны без денег», и Стеррет пускает себе пулю в висок, заявляя тем самым еще одну, примыкающую к эмоциональному банкротству тему: трагедия идеалиста, окруженного жестким миром делячества.

Героя преуспевающего, одаренного губят амбициозность, честолюбие, жизнь словно бы не прощает ему твердой поступи, решительных поступков. Слабые же гибнут от неуверенности в свои силы, неспособности идти на риск. А еще оттого, что постоянно пасуют перед жизнью, перед хозяевами жизни. Фицджеральд любит играть на контрастах: действующие лица его рассказов разбиваются на пары. В одном лагере — неудачники. Такие как герой напечатанного в «Эсквайре» в конце 1930-х рассказа «Спонсоры Финнегана»; Финнеган, который, подобно Ричарду Кэрэмелу из «Прекрасных и проклятых», «переписывает свои шедевры по десятку раз», «держится надеждами на хорошие новости». Или Гордон Стеррет, у которого «есть талант, но нет выучки». Или Чарли Уэйльс, который не в силах забыть прошлое, начать — как предлагал жене Генри Марстон — всё сначала. В другом — благополучный, пышущий здоровьем Филип Дин («Первое мая»), который с высоты своего положения читает Стеррету мораль: «Если бы ты хотел чего-то добиться, надо было засучить рукава»; нотацию читает, но денег в долг не дает. Или — денежные тузы, они у Фицджеральда на все вкусы. Уже упоминавшийся самый богатый (и не самый смелый) человек в Виргинии Чарльз Уиз. «Король пшеницы всего Северо-Запада» Джон Дж. Фишбери. И, как говорят англичане, «last but not least», хозяин Алмазной горы величиной с отель «Риц-Карлтон», перед которым меркнут все уизы и фишбери, вместе взятые, — несравненный и устрашающий Брэддок Вашингтон («Алмазная гора»). С выучкой (и выручкой) у толстосумов дело обстоит много лучше, чем с талантами, зато они давно и надолго уяснили себе две прописные истины: «Эту страну создали деньги» и «Без денег не поплывешь».

В нашей классификации героев есть одно серьезное упущение: в ней не нашлось места главному действующему лицу рассказов Фицджеральда — Фрэнсису Скотту Фицджеральду. Автор «клонирует» себя, свою жизнь, творчество, свое окружение не только в романах, о чем говорилось уже не раз, но и в рассказах. Скопа и Зельду при желании можно отыскать почти в каждой новелле.