Жизнь спустя - Юлия Добровольская Страница 46

В начале семидесятых забрезжила возможность расстаться с родиной. Пути было два: фиктивный, так называемый гуманитарный брак с иностранцем/иностранкой и вызов от настоящих или мнимых родственников из Израиля.

Отсюда большой спрос на незамужних евреек как на «средство передвижения». Я, вдовая, получила два предложения. Одно от Мераба Мамардашвили: был период, когда он что-то зачастил ко мне; другое – от вызволенного Лилей Брик из лагеря Параджанова. Человек-парадокс, на даче у Лили и Василия Абгаровича в Переделкине подсел:

– Давай уедем в Иран!

– ?!

Ленинградскому художнику Геннадию Шмакову американские друзья прислали толстенькую журналистку, а она возьми да и влюбись в голубого Гену (говорят, он был неотразим); дело чуть не сорвалось, но всё-таки кончилось Америкой.

Уезжали те, у кого не было гири на ноге в виде опыта работы в ящике, причём не только люди с пятым пунктом (что вовсе не значило, что они были настоящими евреями, русские советские евреи – это особь статья, как правило, совершенно ассимилированные), но и их чисто русские половины. И только отказники, выгнанные с работы и повисшие на годы между небом и землёй, приобщались к еврейской культуре и религии, учили иврит.

Несколько молодых отказников набрели на мою маму – брать уроки английского языка. Ей было за семьдесят, когда под их влиянием она тоже обложилась словарями и книжками и выучила иврит. Её старый Филлипс брал Израиль, она слушала израильские передачи, докладывала мне новости. Пыталась и меня втянуть, но еврейство не находило отклика в моей безнадежно русской душе агностика; мама хотя бы читала в юности Жаботинского, знала о сионизме, – факт таков, что назвала свою дочь библейским именем Юдифь (до того громоздким в употреблении, что оно само собой свелось к Юле, а то и просто к Ю); я же выросла вообще без национальности, без того, что зовётся трудно переводимым словом «identità». Это тоже дело рук советской власти: вытравить национальную суть и записать в паспорте, пятым пунктом, национальность «еврейка», как клеймо: ату её!

Вместо Библии нам подсовывали том разоблачительных «Библейских легенд». До настоящей Библии я дотянулась только после сорока, да и то, признаюсь, лишь с познавательной целью, из профессиональных переводческих соображений.

Запомнилось, как в «Театре на Таганке», где давали «Мастера и Маргариту», за спиной у меня усаживались два товарища лет тридцати-тридцати пяти, и один из них весело сказал:

– Наконец-то разберёмся в этой пресловутой легенде о Христе!

Впервые я почувствовала себя еврейкой лет десять назад в Иерусалимском мемориале «Яд-Ва-Шем», где бесстрастно перечисляются имена погибших во время Холокоста детей. У меня потекли слёзы, потом я стала всхлипывать, потом рыдать: никогда ничего подобного со мной не случалось. Воистину важна не та кровь, что в жилах, а та, что течёт из жил… С тех пор я всех уговариваю побывать в Иерусалиме. Это не просто туристская поездка, это жизненно важно, будь ты верующий или нет, иудей или христианин.

Израильский гебешник в аэропорту города Бергамо, откуда вылетала группа паломников и я с ними, рассматривая мой паспорт, недоумевал:

– Неужели у вас нет кого-нибудь в Израиле, кто бы вас пригласил?

Подразумевая: не след еврейской женщине ездить с католиками по христианским святым местам. Я ему торочила, де, меня интересует и то, и другое, и историческая родина, и христианско-иудейская цивилизация, на которой зиждется западная культура, но он укоризненно качал головой. Кстати, возглавлявший группу молодой доминиканец дон Роберто, влюблённый в Израиль и блестящий его знаток, подходил мне как нельзя лучше, особенно в сочетании с гидом Ариэлой из Эйлата. Каких между ними диалогов мы наслушались в автобусе, переезжая с места на место! С Ариэлой мы по сей день переписываемся (по-итальянски, она аргентинская еврейка, полиглот); Ариэла шлёт мне русские издания, а я ей Ориану Фаллачи и хронику произраильских хлопот Марко Паннеллы, уверенного в необходимости втянуть Израиль, единственную демократическую страну Ближнего Востока, в Европейский Союз. У итальянских радикалов в торжественных случаях всегда выставляются три флага: итальянский, израильский и американский.

Первой из близких мне людей уехала скрипачка Нина Бейлина с шестилетним сыном Мики. Иначе вылезти из петли, в которую затянула её жизнь, не представлялось возможным. Госконцерт, где она служила солисткой, и унижение человеческого достоинства были «словами-братьями». За короткое время она потеряла родителей и тётю Юлю (с ними с незапамятных времён дружила моя мама); умер любимый муж Зюта в расцвете лет, бомбардируемый отрицательными эмоциями: талантливого, высоко образованного дирижёра Израиля Чудновского ближе Новосибирска и Кишинёва не пускали. Единственный брат Нины женился на гражданке Карауловой и взял её фамилию.