Опричники Сталина - Алексей Тепляков Страница 46

В своих отчётах Каруцкий отмечал сначала неподготовленность властей к «великому перелому»: дескать, «конкретные директивы коллективизации и раскулачивания в республиках Средней Азии отсутствуют». Затем крайнее усердие в раскрестьянивании и решение в несколько недель довести процент коллективизированных хозяйств до 50 и более вынудили нашего чекиста отметить, что «взвинченное головотяпскими мерами население становится восприимчивым к контрреволюционным лозунгам». Каруцкий сообщал, что во всех народных выступлениях звучали требования восстановить в правах раскулаченных лишенцев, изменить налоговое законодательство, а также отменить законы, «защищающие женщин». В одном из женских выступлений прозвучало требование «разрешения выдачи замуж независимо от возраста».

Количество арестованным Каруцким «контрреволюционеров» поначалу было относительно умеренным: если к 15 февраля 1930 г. по СССР в ходе так называемой кулацкой операции было арестовано около 65 тыс. чел., то по Средней Азии — 162 чел., сведённых в две организации и 13 группировок. Для сравнения укажем, что в ряде других регионов цифры арестованных были многократно выше: по Северному Кавказу — 14,5 тыс., Центрально-Чернозёмной области — 7,2 тыс., Сибирскому краю — 6,1 тыс. Постепенно Каруцкий раскручивал карательный маховик, так что к 9 марта в Средней Азии накопилось 993 арестованных, а к 5 апреля 1930 г. — 2.776. Исправное осуждение всё новых и новых «контрреволюционеров» не снижало количества вновь арестованных за политические преступления — к июню 1930 г. в регионе только следственных заключённых было 2,2 тыс.

Произвол властей довёл людей до открытых восстаний. В Таласском районе Киргизии 22 марта 1930 г. началось восстание, охватившее 11 кишлаков. Толпа в 400 чел., половина из которых была вооружена, напали на арестное помещение кантонного центра в с. Дмитриевское, освободив 53 «кулака», которые не замедлили примкнуть к повстанцам. Восстание подавили быстро, но четверо местных сельских активистов оказались убиты. Под Ташкентом отряд из 200 повстанцев под руководством бывшего председателя сельсовета коммуниста Усман-Узун Кондратова разгромил с. Аблык. Не менее тревожными выглядели сводки из приграничных районов: 13 марта 1930 г. в Таджикистан из Афганистана прорвались 15 всадников банды Полкан-Ишана, 21 марта на участке заставы Иш-Как со стороны Персии попытались войти 50 отрядовцев Мурат-Бека. Пограничники заставили уйти отряд последнего обратно, но потеряли в бою начальника заставы.

С басмачами в Средней Азии, численность которых в течение 1922 г. в результате активных действий Туркестанского фронта снизилась с 26 до 7 тыс., в основном было покончено к 1926 г., когда они лишились почти всякой поддержки населения. Но с августа 1929 г. басмачество стремительно возродилось в Ферганской области Узбекистана и Ошской области Киргизии, а несколько отрядов из Афганистана появились на территории Таджикистана. Чекисты с тревогой отмечали, что в Ошском округе были поражены бандитизмом семь районов, причём басмаческие отряды росли за счёт «социально близких» слоёв населения, а местные руководители и актив вместо борьбы с повстанцами немедленно ударились в панику. Под лозунгом защиты ислама и национальных обычаев мятежники громили колхозы, уничтожали партийно-советских работников и сельских активистов.

Армейские части к концу года смогли ликвидировать отряды, но недовольство коллективизацией оставалось базой для появления новых повстанческих группировок. В марте-апреле 1931 г. крупные отряды Ибрагим-бека прорвались из Афганистана в Таджикистан и рассеялись по республике, рассчитывая поднять всеобщее восстание. К маю 1931 г. их было почти три тысячи человек, однако удары правительственных войск они смогли выдерживать лишь в течение нескольких недель. Летом 1931 г. воинство Ибрагим-бека было полностью разгромлено ^[157]. Большую роль в разгроме повстанцев сыграли, в частности, оперативники полпредства ОГПУ Дуров и Римский, которые, как вспоминал М. П. Шрейдер, «прекрасно владели узбекским языком и с успехом проводили крупнейшие операции», неоднократно препровождая в Ташкент «целые отряды басмачей, которых им удавалось сагитировать и уговорить сдаться» ^[158].

В судьбы отдельных личностей загруженный карательной работой Каруцкий старался не вникать: в июне 1930 г., к примеру, подмахнул решение туркменского ГПУ об осуждении — без всяких доказательств — на очередные три года ссылки и без того давно уже ссыльного архиепископа Луки, в миру известного как замечательный хирург Войно-Ясенецкий. Так же равнодушно Каруцкий в начале 1932 г. выполнил решение Коллегии ОГПУ о досрочном освобождении из ссылки известного биолога профессора Ильи Иванова, автора скандальных работ по попытке скрещивания обезьяны и человека ^[159]. Ссыльной интеллигенции в Средней Азии и Казахстане хватало…

Кстати, брат Каруцкого Семён в середине 20-х годов работал в Забайкалье и в 1925 г. был аттестован как не соответствующий «для работы в органах погранохраны». Тогда же он переехал в Среднюю Азию и работал поблизости от Каруцкого-старшего, возглавляя Мервский райотдел ГПУ Туркмении. Характеризовался он как пьющий и не соответствующий занимаемой должности: в 1932 г. получил два строгих выговора — за игнорирование директив ОГПУ по оперативному обслуживанию посевной компании и не обеспечение «в течение 16 месяцев живым руководством управления отрядов застав». В 1933-м С. Каруцкий арестовывался командованием на пять и трое суток за недостаточный контроль за работой подчинённых и за халатное отношение к некоему заданию полпредства ОГПУ по Средней Азии.

В том же 1933 г. Семён попался вместе со всем районным руководством, которое пьянствовало и транжирило государственные средства. За эти художества Каруцкого-младшего ненадолго выгнали из партии, но в «органах» благодаря покровительству брата он остался, дорос в ежовщину до помначальника Особого отдела Среднеазиатского военокруга и начальника отдела в Одесском облУНКВД, откуда и был уволен — «за невозможностью дальнейшего использования» — только в 1939 г., возможно, уцелев в бериевскую чистку ^[160].

Крупных чекистов периодически приглашали в Москву — попраздновать за одним столом вместе с кремлёвскими небожителями. Михаил Шрейдер, характеризовавший Каруцкого в период его ташкентской работы как «всеобщего любимца, добряка и большого любителя выпить», в своих воспоминаниях приводит рассказ о том, как на одном из таких приёмов чекист с особенной охотой воздал должное горячительным напиткам, чем обратил на себя внимание члена Политбюро ЦК Лазаря Кагановича. Сталинский нарком бросил чекисту: «Ну что, Каруцкий, опять нахлестался?!» На это Василий Абрамович грубо оборвал известного своим хамством и жестокостью Кагановича: «А ты меня поил, что ли?», после чего долго возмущался и наскоком наркома («Он ещё будет считать, сколько я выпил!»), и укорявшими его за несдержанность коллегами («ж…лизы!») ^[161].