Лоуренс Аравийский - Томас Лоуренс Страница 46

С наступлением сумерек мы спустились вниз, чтобы подложить мину. Подземный сток для воды на сто семьдесят втором километре казался наиболее пригодным для нее местом. Пока мы стояли там, раздался гул, — в спустившемся мраке и тумане внезапно из-за северного поворота показался поезд в каких-нибудь двухстах ярдах от нас. Мы бросились под длинную арку. Поезд прогрохотал над нашими головами. Когда путь вновь очистился, мы приступили к зарыванию снаряда. Дул пронзительный холодный ветер. Он относил потоки дождя в долину.

Мы заложили взрывчатое вещество у вершины арки, глубже, чем обыкновенно, чтобы патрули, проходя над ним, не почувствовали под ногами его студенистую мягкость. Благодаря глине, работа отняла времени больше, чем обычно, и прежде, чем мы закончили, почти рассвело.

Угрюмый и промокший, я поджидал под сквозной аркой наступления дня. Я обошел всю изрытую площадь и потратил полчаса, чтобы сгладить все следы, забросав их листьями и сухой травой.

Опять послышался гул. Какой-то поезд шел с севера. Взрыватель находился у долговязого раба Фейсала — Хамуда, но прежде чем тот добрался до меня, поезд с небольшим составом закрытых товарных вагонов промчался мимо. Ливень и туманное утро скрыли их от глаз нашего часового. Когда он заметил их, было уже слишком поздно.

Эта вторая неудача усугубила нашу печаль. Али начал заявлять, что из нашей поездки не выйдет никакого толка. Чтобы рассеять впечатление от его слов, я объявил, что необходимо выслать караульные посты, — один к развалинам на север, второй к каменной вехе на южной вершине.

Остальные, не имея завтрака, должны были притвориться, что они не голодны. Все они охотно это проделали, и в течение некоторого времени мы весело сидели под дождем, позади бруствера из наших верблюдов, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Когда дождь переставал, что часто случалось, нас пронизывал холодный, стонущий ветер. Вскоре наши промокшие рубашки сделались липкими. Нам нечего было есть, нечего делать и негде присесть, кроме мокрых утесов, мокрой травы и глины.

Однако эта настойчиво скверная погода беспрестанно напоминала мне, что она задерживает наступление Алленби на Иерусалим и лишает его возможной победы.

Ожидание тягостно даже в самых лучших обстоятельствах. В тот день оно было нестерпимо. Наконец, около полудня, когда на минуту совершенно прояснилось, караульные с южной вершины начали дико размахивать своими плащами в знак того, что идет поезд. В одно мгновение мы заняли наши позиции.

Я не слышал шума приближающегося поезда. Мне донесли, что он идет очень медленно и имеет состав огромной длины. Чем длиннее он был, тем богаче была бы наша добыча. Наши аппетиты разгорелись. Затем пошел слух, что поезд остановился и опять двинулся вперед.

Наконец, около часа я услыхал тяжелое дыхание поезда. Паровоз, очевидно, был с какой-то порчей (все паровозы с дровяным отоплением никуда не годились). Я притаился за своим кустом, пока поезд медленно тащился на виду, мимо южного поворота железной дороги и вдоль насыпи, над моей головой, к водостоку. Первые десять вагонов были площадками, переполненными солдатами.

Однако выбирать было поздно. Поэтому, когда паровоз очутился прямо надо мной, я нажал ручку взрывателя. Взрыва не последовало. Я четыре раза повернул ее. Опять не последовало никакого взрыва. Мне стало ясно, что взрыватель испортился. Я стоял на коленях на неприкрытой насыпи, а в пятидесяти ярдах мимо медленно тащился турецкий поезд, полный солдат. Куст, ранее казавшийся мне вышиною в фут, съежился и стал меньше фигового листка, и мне начало казаться, что я являюсь самым заметным предметом на фоне ландшафта.

За мной на двести ярдов простиралась долина по направлению к прикрытию, где ждали мои арабы, удивляясь, что я не даю о себе знать. Но я не мог броситься, так как турки, заметив меня, соскочили бы с поезда и прикончили бы нас.

Итак, я неподвижно сидел, пока мимо не протащились восемнадцать открытых товарных вагонов, три закрытых и три классных офицерских. Паровоз пыхтел все медленнее и медленнее, и каждую минуту я думал, что он остановится. Наконец, площадка тормозного вагона медленно скрылась из вида на севере. Когда поезд прошел, я вскочил на ноги, схватил злополучный взрыватель и, как кролик, умчался на гору в безопасное место.

Мифлех чуть не плакал, думая, что я намеренно пропустил поезд невредимым. Когда люди сирхан узнали истинную причину, они сказали в один голос:

— Нам во всем сопутствует неудача.

С исторической точки зрения они были правы, но так как они придавали своим словам пророческий смысл, я саркастически припомнил их отвагу на мосту неделю тому назад.

Немедленно поднялся оглушительный гам. Люди племени сирхан яростно нападали на меня, а бени-сахр защищали.

Когда мы примирились, прежнее уныние было наполовину позабыто. Подоспевший Али благородно поддерживал меня, хотя несчастный парень посинел от холода и дрожал в приступе лихорадки. Он возвестил, что их предок, великий пророк, наделил ишанов способностью «ясновидения», и, благодаря ей, он знает, что счастье улыбнется нам. Этим он утешил арабов.

Мы вернулись к бодрствованию возле взрывателя, но больше ничего не случилось. Вечер спустился под общий ропот. Поезда все не было.

Было слишком сыро, чтобы разжечь костер и сварить что-нибудь. Единственно возможной пищей являлись верблюды. Сырое же мясо не соблазняло никого. Таким образом, наши животные пережили этот день.

Али лег на живот. Такое положение уменьшало боль от голода, и он пытался переспать свою лихорадку. Хазен, слуга Али, прикрыл его своим плащом. Я спустился с горы, чтобы привести взрыватель в порядок, а затем наедине провести ночь возле поющих телеграфных проводов.

От мучительного холода я не мог заснуть. В течение всей ночи мимо не проехал ни единый поезд. Сырой рассвет казался даже безобразнее, чем обычно.

Когда железную дорогу осматривал утренний патруль, я вскарабкался наверх к главному отряду. День немного прояснился. Али проснулся значительно освеженный, и его новое настроение ободрило нас. Один из рабов — Гамуд — принес несколько ветвей, которые он всю ночь держал пол одеждой у своего тела. Они были почти сухими. Мы отрезали немного гремучего студня и при помощи его жаркого пламени развели костер. Люди сахр поспешно убили чесоточного верблюда, наилучше сохранившегося из наших верховых животных, и изрубили его на куски лопатами для рытья окопов.

Как раз в эту минуту караульный с севера крикнул о появлении поезда. Мы бросили костер и, не переводя дыхания, взапуски пробежали шестьсот ярдов по склону горы к нашей старой позиции.

Из-за поворота с пронзительным свистом показался поезд с великолепным составом из двух паровозов и двенадцати пассажирских вагонов, несущийся с огромной скоростью.

Я привел в действие взрыватель под первым паровозом, Взрыв получился ужасный. Почва черным дождем обдала мне лицо, и я беспомощно завертелся волчком. Придя в себя, я заковылял к верхней долине, откуда уже арабы часто стреляли в переполненные вагоны.