Опыт Октября 1917 года. Как делают революцию - Алексей Сахнин Страница 46

Получив поддержку частей гарнизона (через Гарнизонное совещание), ВРК в ночь на 22 октября предъявил штабу округа ультиматум: отныне все приказы командования будут приобретать силу лишь после утверждения ВРК и его комиссарами. Это означало, фактически, уничтожение военной власти правительства. По словам чешского историка М. Реймана действия ВРК «не только по фактическому положению, но и по закону считались бы в любом государстве актом прямого бунта и восстания». Так же их квалифицировал и Александр Рабинович. Однако были ли эти действия частью заранее согласованного плана по вооруженному свержению правительства до съезда Советов? Или они оставались превентивными мерами, призванными лишить правительство возможности подавить революцию, сорвать съезд Советов? Думается, что руководство самого ВРК, включая большевистских лидеров, входивших в его состав, ориентировалось по-прежнему на второй вариант.

Разумеется, командующий округом Георгий Полковников отказался принять условия Военно-революционного комитета, изложенные ему делегацией, состоявшей из Лазимира, Мехоношина и Садовского. Правительство обсуждало возможность введения в столицу надежных частей с фронта и ареста членов ВРК. Однако практически сразу выяснилось, что подавляющее большинство частей гарнизона Петрограда и его пригородов в случае столкновения поддержат Совет, а не Временное правительство. На сторону ВРК перешел даже считавшийся лояльным гарнизон Петропавловской крепости. При этом «надежных частей» фронт предоставить также был не в состоянии. При таком раскладе сил, Временное правительство сочло за благо отменить демонстрацию казаков 22 октября.

«Отмена демонстрации казаков есть гигантская победа. Ура! Наступать изо всех сил и мы победим вполне в несколько дней» – отреагировал на это событие Ленин. Однако ВРК демонстрировал совсем другое настроение: 23 октября «мятежный» приказ был отменен. Причем на этом настаивали не только левые эсеры, но и ряд видных большевиков – Рязанов, Каменев и др. Но и более радикальные большевики, такие как Антонов-Овсеенко, входившие в руководство ВРК, все еще рассчитывали на то, что власть возьмет не ВРК, а сам съезд Советов. «Петроградский Совет констатирует, что благодаря энергичной работе ВРК связь Петроградского Совета с революционным гарнизоном упрочилась, и выражает уверенность, что только дальнейшей работой в этом же направлении будет обеспечена возможность свободной и беспрепятственной работы открывающегося Всероссийского съезда Советов» – говорил сам Антонов-Овсеенко 23 октября.

В. Т. Логинов, признавая, что вся риторика ВРК носила накануне свержения правительства «оборонительный характер», утверждал, что «когда в литературе эту фразеологию уличали в несоответствии с наступательной позицией Ленина, то оснований для такого противопоставления – нет. Для Владимира Ильича важно было лишь то, чтобы оборонительная фразеология не перешла ту неуловимую грань, за которой начинается оборонительная тактика». Но эта точка зрения выглядит очевидной натяжкой. Хотя сами участники событий, обычно постфактум, оценивали свои «оборонительные» заявления, как «военную хитрость», конспирацию и т. д. Особенно усердствовал в этом Троцкий. Вместе с тем, все история ВРК, с одной стороны, и внутрипартийной дискуссии в РСДРП(б) в октябре 1917 г., с другой, свидетельствуют о том, что тактика «активной обороны» была выбрана сознательно. И инициативу вооруженного восстания брать на себя ни большевики (в большинстве своем), ни тем более ВРК, не хотели, дожидаясь нападения со стороны правительства или открытия съезда Советов.

Лишь 24 октября, после того, как правительство приказало разгромить большевистскую прессу, начались военные действия – как акция защиты революции от наступления на нее. По воспоминания Троцкого, написанным в 1924 году, Ленин в итоге признал правильность этой оборонительной тактики. «Помню, огромное впечатление произвело на Ленина сообщение о том, как я вызвал письменным приказом роту Литовского полка, чтобы обеспечить выход нашей партийной и советской газеты – писал Троцкий – Ленин был в восторге, выражавшемся в восклицаниях, смехе, потираний рук. Потом он стал молчаливее, подумал и сказал: „Что ж, можно и так. Лишь бы взять власть“. Я понял, что он только в этот момент окончательно примирился с тем, что мы отказались от захвата власти путем конспиративного заговора… Одной фразы было достаточно: «Можно и так!» Это значило: «Может быть, я и хватал иногда через край в придирчивой подозрительности, но ведь вы же понимаете?..»… У Ленина были для этого и дополнительные психологические мотивы: он все время опасался взятого Смольным слишком медленного курса, и он спешил теперь первым признать его обнаруженные на деле преимущества».

В целом, сосредоточение всей военно-организационной работы в ВРК позволило вывести вопрос о вооруженном восстании из узких рамок внутрипартийной дискуссии, где он вызывал слишком много неразрешимых противоречий. По факту, ВРК вооружился той самой тактикой «активной обороны», против которой боролся Ленин, но которую отстаивал Тоцкий и большинство большевистских руководителей в Петрограде. «Превентивное» вооруженное выступление было фактически сорвано.

* * *

Если работа ВРК оказалась как бы выведенной за пределы внутрипартийной дискуссии о сроках и формах свержения правительства, то в самой большевистской партии эта дискуссия достигла максимального накала и привела к самому острому конфликту за всю историю революции.

После заседания ЦК 16 октября Ленин повторяет то что за несколько дней до него сделали Зиновьев и Каменев – пишет «Письмо к товарищам», еще раз излагая свои доводы и подвергая довольно жесткой экзекуции противников восстания.

Ленин не скрывает опасений, что «парочка товарищей» вносит «известную смуту» в ряды борцов. Он, таким образом, правильно оценивал масштаб колебаний партийного руководства, несмотря на то, что решение о восстании было подтверждено абсолютным большинством голосов.

Вождь объясняет колебания «растерянностью», «запуганностью» своих оппонентов. Он пишет, что все их доводы – относительно изоляции большевиков, недостатка народной поддержки за ними, громадных трудностей, стоящих перед революцией – либо не верны, либо перевешиваются теми рисками, которые влечет за собой промедление с захватом власти. Нельзя, считает Ленин, дожидаться того, что правительство и буржуазия откроют фронт, сдадут Питер или, дождавшись голодных бунтов, потопят революцию в крови.

Собственно, Ленин почти ничего не прибавляет к своим прежним тезисам о необходимости немедленного восстания. Ничего, кроме крайней остроты – на грани литературных приличий – полемики против оппонентов. «Если оставить в стороне экзекуцию несогласных, произведенную с присущей Ленину силой, то в остальном этот документ есть совершенно пустопорожнее место» – констатирует Суханов. Очевидно, Ленин считал главной причиной того, что восстание «пробуксовывает» сознательный саботаж прямых противников вооруженного свержения правительства. В действительности, работа ВРК демонстрировала лишь то, что большевики, поддержавшие ленинскую тактику на заседаниях ЦК и других партийных инстанций, рассматривали подготовку восстания как политику «активной обороны», но не нападения на позиции правительства. Ленинская атака была направлена не на главное препятствие к осуществлению его планов.