Германия на заре фашизма - Андреас Дорпален Страница 46

Гинденбургу казалось, что он лишь получил небольшую передышку, после которой ему все равно придется действовать. Вестарп подтвердил его уверенность в том, что правительство Мюллера не продержится больше нескольких месяцев. Когда оно падет, заявил маршал, он больше не позволит партиям устраивать базар вокруг формирования нового кабинета. Вестарпу пришлось разъяснить президенту, какие права у него имеются на такой случай. Гинденбург также обсудил со своим собеседником некоторые кандидатуры на пост канцлера. Он хотел найти человека приемлемого для правых, но не лишенного гибкости доктринера. Кандидатуру Гугенберга маршал отверг сразу, Гренера счел неприемлемым из – за большого количества оппонентов в рядах правых. Он спросил мнение Вестарпа о кандидатуре Шлейхера, а затем Носке. Упоминалось и имя Зекта, но по зрелом размышлении Гинденбург посчитал, что было бы неправильно назначать на такой пост генерала; это может быть расценено как признак диктаторских замашек. Здесь Вестарп воспользовался благоприятной возможностью, чтобы узнать больше о перспективных планах маршала. Все зависит от того, подчеркнул граф, чего президент хочет добиться. Собирается ли он управлять страной без социал – демократов и против них? Президент ответствовал, что это, очевидно, будет необходимо. Тогда, серьезно заметил Вестарп, не стоит сбрасывать со счетов личность, которая предлагает применение силы. «Проблема канцлера очень сложна», – вздохнул президент. Затем он снова выслушал заверения в том, что правые не станут его обвинять в отсутствии инициативы, и почувствовал огромное облегчение, поскольку его никто не вынуждает решать и действовать немедленно. Он признался Вестарпу, что ждет не дождется того дня, когда сможет удалиться в Нойдек, а чтобы продемонстрировать хорошие намерения, добавил, что тоже тогда присоединится к «оппозиции».

Вышло так, что прошел год, прежде чем маршалу пришлось действовать. Вскоре после визита Вестарпа Мюллер урегулировал свои разногласия с партией «Центра», и три ее члена, среди которых были две действительно заметные личности – Вирт и Штегервальд, – вошли в правительство, возродив его к жизни. Формирование жизнеспособного правительства стало делом первостепенной важности, поскольку в ближайшем будущем должны были начаться переговоры по проблемам репараций. Перед лицом этой необходимости партийные споры, наконец, были отодвинуты на второй план.

Хотя судьба правительства перестала быть первейшей заботой президента, «оппозиция» позаботилась, чтобы в наступившем году ему не пришлось скучать. Еще в январе она снова поставила перед Гинденбургом всегда болезненную для него проблему: прояснить, как он может одновременно быть преданным бывшему императору и Веймарской республике. По случаю семидесятилетия Вильгельма II сторонники «Стального шлема» торжественно провозгласили, что до сих пор считают себя связанными с монархией клятвой верности. Это заявление подняло и другой вопрос: может ли правительственное официальное лицо быть членом «Стального шлема», и, как его почетный член, Гинденбург оказался втянутым в противоречие. До сих пор он игнорировал антиреспубликанские выступления «Стального шлема» и считал свое членство приостановленным на период президентства, но не смог промолчать, столкнувшись с таким демонстративным отрицанием республики. Вмешался он с тем большей неохотой, поскольку «Стальной шлем» выражал чувства очень ему близкие. К большому удовольствию маршала, инцидент был урегулирован быстро и без проблем. На требование объяснений лидеры «<Стального шлема» представили ««аутентичное» толкование своего воззвания: «Стальной шлем» стремится добиваться своих целей только законными методами и теперешних государственных деятелей ни в коей мере не должно оскорблять чисто личное выражение преданности старых солдат бывшему главнокомандующему. Хотя такое объяснение вряд ли показалось удовлетворительным сторонникам республики, Гинденбург принял его и счел инцидент исчерпанным.

Но его трудности со «Стальным шлемом» и другими силами «(оппозиции» только начинались. В сентябре 1928 года «Стальной шлем» объявил, что вынесет на народный референдум требование усиления президентской власти. Это объявление продемонстрировало полное отсутствие политического чутья. Учитывая недавние неудачи партий, на поддержку которых можно было рассчитывать, худшего времени выбрать было нельзя. Немецкой национальной партии не было необходимости ввязываться в очередное провальное мероприятие, и ее лидеры убедили представителей «Стального шлема» отложить акцию до того, как будет найден более подходящий повод.

На поиски повода ушло некоторое время. В итоге неугомонные члены движения решили передать на референдум отказ от признания «лжи о военной вине». Вопрос казался тем более подходящим, что голосование можно было приурочить к решению о новом плане репараций, который был разработан комитетом финансовых экспертов в Париже. Этот план, известный как план Юнга – по имени американского председателя комитета Оуэна Д. Юнга, должен был заменить действовавший ранее план Дауэса и установить постоянную основу для выплаты Германией репараций. В результате долгих и трудных переговоров план фиксировал годовой размер выплат рейхом, обеспечивал некоторую защиту немецкой экономики и устранял предусмотренный планом Дауэса контроль кредиторов над железными дорогами Германии, Рейхсбанком и другим дополнительным обеспечением. С точки зрения немцев, преимущества нового плана Юнга были весьма ограниченными и могли подвергаться сомнениям, но зато план, наконец, устанавливал потолок, хотя и нереальный, обязательствам Германии, слегка снижал размеры немедленных выплат и являлся важным шагом на пути к восстановлению суверенитета Германии. Высказывалась надежда, что принятие этого плана укрепит доверие к платежеспособности Германии и поможет получить иностранные кредиты.

Более того, на завершающем этапе переговоров в Гааге Штреземан даже сумел заручиться обещанием Англии, что до 30 июня 1930 года последний британский солдат покинет Рейнскую область.

Тем не менее Немецкая национальная партия была полна решимости не допустить принятия плана Юнга. Возражать против него можно было хотя бы на том основании, что он устанавливал финансовые обязательства на шестьдесят грядущих лет, и внуки тех, кто сражался на фронтах Первой мировой войны, все еще будут выплачивать репарации за конфликт, который станет для них далекой историей. Правда, как предположил Штреземан, платежи, скорее всего, закончатся раньше, чем вырастет следующее поколение. Кроме того, его первейшей задачей было помочь поколению живущему, и пока еще никто не предложил, как можно это сделать лучше.

Первоначально немецкие националисты были уверены, что план Юнга вызовет серьезный внутренний кризис. С немалым удивлением они обнаружили, что ошиблись в своих ожиданиях. Стало ясно, что рейхстаг ратифицирует новый план. Тогда они попытались вовлечь Гинденбурга в борьбу против его принятия. Как бы националисты ни относились к президенту, они понимали, что его поддержка обязательна, если они хотят, чтобы проводимая кампания имела хотя бы минимальные шансы на успех. Если убедить Гинденбурга отложить на два месяца обнародование закона, которым рейхстаг введет в действие план Юнга, они смогут представить закон на плебисцит – такая процедура была предусмотрена конституцией. К тому же существовала надежда, что решение президента может быть интерпретировано как выражение его оппозиции плану, что придаст дополнительный импульс кампании.