Князь Никита Федорович - Михаил Волконский Страница 46

— Неужели опять? — воскликнул Черемзин.

Никита Федорович махнул рукою и рассмеялся. Ему теперь, при свидании с приятелем, которого он так давно не видел, все казалось весело и хорошо.

— Да что ж она может сделать здесь, в деревне, в изгнании, как ты говоришь? — переспросил тот.

— Как, что? — ответил князь Никита, наморщась и становясь серьезным. — На грех тут от нас недалеко именье двоюродного ее, Талызина Федора, от Москвы он в тридцати верстах. Из Москвы туда приезжают, и моя ездит… И сделать ничего не могу. Уж коли петербургского случая мало было…

Черемзин слушал друга, перебивая расспросами и вставляя замечания. Ему тоже хотелось говорить и тоже рассказать про себя.

— А что у нас в Митаве делалось без вас! — начал он, когда Волконский обо всем рассказал. — Представь себе, когда — помнишь — Петр Михайлович ездил в Петербург, тогда вдруг выдвинулся при дворце герцогини Бирен, сын простого конюха.

— Я его мельком помню, — перебил Волконский, — как же… в Митаве… Теперь он, говорят, уже называет себя не Биреном, а Бироном, и производит свой род от французских графов.

Черемзин снова рассмеялся.

— Да и сам Петр Михайлович покровительствовал ему.

— Да ты о себе-то расскажи! — опять перебил Никита Федорович. — Ну, как жил в деревне, как там устроился?

— Да никак не устроился, — вдруг упавшим голосом ответил Черемзин. — Что поделаешь! Я навсегда уехал теперь из деревни.

— Опять на службу, опять в Митаву? — почти с ужасом спросил Волконский.

— Да, опять.

И Черемзин в свою очередь рассказал все о себе и о своей неудаче.

Никита Федорович серьезно, внимательно следил за его рассказом.

— Странный старик! — сказал он, когда Черемзин кончил. — Я тебе одно только могу сказать — будь уверен: если должно, чтобы твоя княжна Ирина стала твоею женою, то ничто — ни отец, ни какая другая сила не остановят этого.

— Да, хорошо тебе говорить так, а я не вижу возможности… Нет, это не сбудется…

Волконский встал со своего места и заходил по комнате.

— Помнишь Митаву? — сказал он, обращаясь к Черемзину. — Помнишь, как ты тогда утешал меня и помог мне — да, помог, конечно, хотя и смеялся, и балагурил?

— Что ж, тогда мы моложе были, — вставил Черемзин, как будто оправдываясь.

— И могли ли мы думать тогда, — продолжал князь Никита, — что вот придет время, когда мы поменяемся местами и мне придется также утешать тебя?

— Жаль одно, что ты мне помочь не можешь, — грустно возразил Черемзин.

Никита Федорович несколько раз прошелся молча.

— Ну, этого ты не говори! — не вдруг продолжал он, видимо, соображая что-то. — Нет, не говори — может быть, и помогу.

Черемзин быстро поднял на него взор, как бы сомневаясь, не ослышался ли он, или в своем уме Волконский, желавший помочь его сватовству на Трубецкой, которая была теперь далеко от них, в полной власти и полном повиновении у своего строптивого и упрямого отца.

— Да, и помогу, — подтвердил князь Никита.

— Но как же, голубчик? Ведь это невозможно, — недоверчиво произнес Черемзин.

Но он стал настаивать на том, чтобы князь Никита объяснил, как это он собирается помочь ему. Он думал просто, что Волконский хочет утешить его, поддержать и поэтому говорит так себе, чтобы дать ему хоть тень надежды. Но Черемзин знал, что надежды этой не может быть.

На другой день Волконский не возобновлял этого разговора, и его гость еще больше убедился в справедливости своего предположения.

Черемзин провел у Волконских недели две и наконец собрался уезжать.

Накануне его отъезда Никита Федорович пришел к нему опять вечером и спросил:

— Так ты положительно хочешь уже уезжать?

— Да, голубчик, пора, — озабоченно ответил Черемзин.

Он опять находился в таком состоянии, что не мог долго засиживаться на одном месте, и, как ни хорошо ему было у Волконских, но все-таки ему многого недоставало. Он тосковал по княжне Ирине Петровне, и ее-то и недоставало ему, а потому он и не мог сидеть на одном месте. В переездах, в дороге ему все-таки было легче.

— Ну, а если я тебе скажу: поезжай назад в деревню? — произнес Волконский.

Черемзин нахмурил брови и недовольно взглянул на друга.

— Полно тебе, князь Никита! — сказал он, хмурясь.

— А разве ты забыл, что я обещал помочь тебе? — перебил его Никита Федорович и, улыбаясь, весело взглянул на Черемзина.

Тот в свою очередь недоумевающе, вопросительно посмотрел на него и спросил:

— Так ты не шутишь? это серьезно?

— Нет, не шучу. Дай только мне слово, что исполнишь то, что я потребую от тебя.

— Хорошо, даю слово, — сказал Черемзин, несколько подумав.

— Ну, так вот, возьми это письмо, — и Никита Федорович достал из кармана уже готовое и запечатанное письмо, — и вези его, не читая, к себе в деревню, а когда приедешь — прочти и объяснись со стариком Трубецким.

— И ты думаешь, что из этого что-нибудь выйдет?

— Я даю тебе слово, что выйдет, если только, повторяю, суждено Ирине Петровне стать твоею женой.

Черемзин подчинился другу и, изменив свой маршрут, отправился назад, к себе в деревню.