Невская битва. Солнце земли Русской - Александр Сегень Страница 46

Две недели назад отец отправил его к брату в Новгород, дабы рассказать о том, что в ближайшее время ожидается неминуемое нашествие Батыя на полуденную столицу Руси, а потому Александр должен в любой час быть готовым привести свою дружину к стенам киевским. От Киева Андрей плыл на струге до Смоленска, там тоже провел беседы по поводу грядущего бедствия, из Смоленска съездил еще в Полоцк, а потом по Ловати спустился на ладье до новгородских пределов.

Сегодня на рассвете он наслаждался видами Ильмень озера. Дальние облака на западе, принадлежащие вчерашнему дождю, таяли, как весенний снег, и вскоре небо полностью очистилось. Когда с правой руки осталось позади устье реки Мсты, вдалеке показались купола Юрьева монастыря, где проживала дорогая матушка Феодосия Игоревна. К ней он стремился всем сердцем, соскучившись за несколько месяцев разлуки. Когда слева встало прибрежное сельцо Перынь, у Андрея возник спор с отроком-оруженосцем Никитой Переяской, который вдруг заявил, что отсюда Ильмень кончается, а Волхов начало берет.

— Ошибка, — сказал Ярославич. — Всяк знает, что Волхов начинается с того самого места, где наш Юргиев монастырь стоит. Там река и глубину набирает.

— Глубина начинается еще от устья Мсты, — возразил Никита. — И это ничего не значит. А вот тут, где село Перынь, стоял деревянный болван громовержца Перуна. Сюда к сему идолищу притекали волхвы. Вот отчего и река получила наименование Волхов. Я всё знаю! Еще говорят, что болван и по сю пору на дне Ильменя потоплен лежит. В день Страшного Суда он оттуда встанет, и господь Иисус Христос его Судить будет.

— Деревянного? — со смехом спросил Андрей. — Ты бы уж лучше молчал, Никитка!

— Он хоть и деревянный, а на Страшном Судище встанет и будет живой. И Господь его по милосердию своему простит.

— Идолище?! Ты еще скажи, что Христос и чертей простит!

— Может, и простит, — ничуть не смутился Никита.

— Чертей?!

— А хоть и их.

— Ну это ты вон Турене-дурене голову дури, а я и слушать не желаю.

— И напрасно. Я недавно от надежных людей слышал, что в граде Русалиме есть самый святой праведник Елпидифорий, который до того стал свят и праведен, что в своих молитвах даже молится Богу о прощении чертей.

— Тьфу, да и только! — вконец возмутился князь Андрей.

— А что, правда ли, что такой есть молитвенник о чертятах? — оживился другой Андреев отрок — Евсташа Туреня.

— А то я врать стану! — обиделся Никита.

— А то нет! Известный брехун! Говори, кто тебе про того праведника сказывал?

— Паломники, кои до Русалима хаживали, вот кто.

— Никитка! Побью! — не выдержав, пригрозил князь Андрей.

Вскоре они причалили к маленькому монастырскому вымолу, но не успели сойти с ладьи, как монах сообщил о том, что великая княгиня не изволила сию ночь в обители ночевать, а, по случаю отправки дружины князя Александра на войну, почивала на Рюриковом Городище со своей невесткой Александрой.

— Как на войну? — удивился Андрей.

— Свеи пожаловали, — пояснил монах. — К Ладоге идут. Огромное войско. Князь Александр ринулся им навстречь с благословения архиепископа Спиридона.

— Вот так новость! — воскликнул Андрей и велел плыть далее, к Городищенскому вымолу, не дожидаясь, покуда позовут сестриц, живущих при матери здесь же, в Юрьевом, восьмилетнюю Евдокию и трехлетнюю Ульяночку. В душе его всё резко переменилось. Только что он предавался блаженной утренней лени, свежести летнего последождевого утречка, неприхотливой беседе, но вот теперь в сердце его клокотало — Александр ушел бить свеев, а как же он? При нем и дружины-то нет, всего двое отроков да пятеро иных дружинников. Остальное собственное войско осталось при отце в Киеве.

Сойдя на пристаньку в Городище, Ярославич скорее поспешил повстречаться с матерью и невесткой. Феодосия встретила его радостно и сердечно, расцеловала всё-всё лицо его:

— Вот Господь! Увел одного сына, так привел другого!

— Дак я сидеть не стану, побегу догонять брата! — выпалил Андрей.