Мятежный век. От Якова I до Славной революции - Питер Акройд Страница 46

Однако король выразил свое одобрение деятельности Лода, летом 1630 года назначив его канцлером Оксфордского университета. Лод немедленно занялся восстановлением порядка и благопристойности в старинном учебном заведении. Прежде студенты почитали Бахуса и Венеру, которые, как писал Лод, были «причиной всех бед в Церкви и государстве». Требовалось установить дисциплину и таким образом поддерживать порядок и гармонию. Экстравагантные наряды и длинные волосы запретили, работу пабов регламентировали. За время канцлерства Лода были построены новые здания, а в учебный план внесены новые предметы, которые преподавали сведущие клирики. Город, так сказать, украсили яркими церковными облачениями.

Величие Карла I тоже прославляли. В 1630 году лорд-казначей Ричард Уэстон заказал конную статую короля; она была величественным украшением сада в его поместье в Рохамптоне. Вскоре этот образ стал неизменным олицетворением правления Карла. В 1633 году Ван Дейк написал портрет короля верхом на лошади в момент проезда через триумфальную арку в классическом стиле: король становится римским завоевателем. Два года спустя тот же художник создал картину «Карл I на коне», на которой король невозмутимо и без усилий направляет своего коня. Образы рыцарей, прежде всего христианских, отождествлялись с образами порядка.

Этот портрет также изображает человека как властелина неразумной животной природы. Он обуздывает силу и мощь коня собственной волей и желанием. Испанский посланник однажды польстил Карлу в том же духе, заметив, что лошади, на которых он садится, «в его присутствии забывают всю свою естественную и неразумную ярость». Конные портреты, соответственно, отражают образ действий, при котором разум в состоянии контролировать чувство. Это совпадает с собственным представлением Карла о своем правлении и его явным убеждением, что он обязан укротить свой нрав ограничениями и правилами, прежде чем сможет должным образом править всем королевством. Для короля искусство было одним из самых великих символов власти. Однако оно значило много больше.

Люси Хатчинсон обратила внимание, что «люди умелые и талантливые во всех областях искусства уважались и поощрялись королем, который был наилучшим ценителем и большим любителем живописных, резных, гравировальных работ и разных других произведений…». Карл видел художественное богатство королевского двора в Мадриде и хотел достичь того же уровня величия. К тому же он был знатоком и имел природное чутье на живопись и скульптуру; если бы он не родился королем, то стал бы экспертом. Карл с первого взгляда мог узнать художника, другими словами, «узнать руку». Он понимал, где стоит искать gusto, страсть и стиль. Король делал заказы Рубенсу, Митенсу, Иниго Джонсу и Ван Дейку. К концу своего правления Карл собрал около 500 картин и гобеленов, среди которых девять работ Корреджо, тринадцать – Рафаэля и сорок пять – Тициана. Голландцы однажды прислали ему пять картин, чтобы склонить к разрешению спора по поводу промысла сельди; а город Нюрнберг преподнес две работы Дюрера. Кроме того, он коллекционировал монеты и медали; с наслаждением сочинял музыку. Его любовь к порядку проявлялась во всем. Когда в Уайтхолл доставили коллекцию бюстов сенаторов и императоров Древнего Рима, он лично постарался расставить их в хронологическом порядке.

Один папский курьер в Англию вспоминал случай, когда королю – а он был в компании Иниго Джонса – доложили, что из Ватикана прибыла партия картин. Карл «бросился смотреть картины, позвав с собой Джонса… как только Джонс увидел произведения, он сразу очень одобрил выбор, а чтобы изучить их получше, сбросил камзол, надел очки, взял свечу и вместе с королем начал внимательно рассматривать, сильно восхищаясь…». В подарок входили работы Леонардо и Андреа дель Сарто. Это душевное волнение показывает монарха далеким от привычного для него образа холодного и сдержанного человека. Рубенс рассказывал о дворе Карла, что он замечателен «не только великолепием внешней культуры», но и «потрясающим качеством превосходных картин, скульптур и старинных гравюр»: «Признаю, что никогда не видел ничего в мире более редкостного».

Авторитет короля поддерживала его плодовитость. Весной 1630 года Генриетта Мария подарила ему сына и наследника, которого тоже назвали Карлом. Королева писала другу во Франции, что ее ребенок «настолько серьезен во всех своих делах», что она не может «не считать его много умнее себя». Дитя никогда не сжимало кулачки, поэтому предсказывали, что он будет очень милостивым королем. К тому же мальчик отличался завидным здоровьем и силой, в четыре месяца выглядел так, будто ему уже год. Таким образом, начало сулило прекрасное будущее. Кроме того, младенец Карл первым в английской истории родился как наследник трех королевств.

Томас Кэрри, джентльмен личной спальни короля, говорил графу Карлайлу, что король и королева «так нежны друг с другом, что он кажется заново влюбленным, а она будто бы больше рада принимать его ласки, чем он их – дарить». Карл писал своей теще Марии де Медичи: «Единственно, о чем мы теперь спорим, так это о том, кто из нас больше любит другого». И, что еще важнее, рождение сына, казалось, означало, что династия Стюартов продлится на века.