Суд да дело. Судебные процессы прошлого - Алексей Кузнецов Страница 46
Суд да дело. Судебные процессы прошлого - Алексей Кузнецов читать онлайн бесплатно
На месте аварии
В последующих действиях организаторов судебного процесса было немало странного. Обвинительное заключение до передачи дела в суд должна была утвердить Одесская судебная палата, однако ее прокурор Смирнов не нашел в деле признаков виновности руководителей дороги. Тогда — не мытьем, так катаньем — дело под надуманным предлогом перебросили в уголовную палату Каменца-Подольского. Этот судебный орган еще не был реформирован и действовал отчасти на основании старых судебных установлений, что обеспечивало его меньшую зависимость от властей. Каменецкий суд рассмотрел дело в отсутствие обвиняемых (Чихачев и Витте не поехали в суд, а мастер находился в бегах) и определил каждому максимально возможную меру наказания — четыре месяца тюрьмы.
Судебной палате в пореформенной системе судопроизводства подчинялись несколько окружных судов, для которых она утверждала обвинительные заключения по уголовным делам и служила апелляционной инстанцией.
Трагедия и фарс
Сегодня приговор покажется нам неоправданно мягким, но в то время это была максимальная санкция, предусмотренная Уложением о наказаниях. Впрочем, адмирал и будущий премьер-министр не отсидели и этого: начавшаяся русскотурецкая война принесла им важные назначения, и о немедленном исполнении судебного решения не могло быть и речи. Война завершилась в целом победно, перевозки войск осуществлялись без существенных сбоев, и два высокопоставленных чиновника — военный и штатский — получили телеграмму о том, что император отменил решение суда. Однако по прошествии некоторого времени Александр II своей властью дал Чихачеву две недели домашнего ареста, а Витте — две недели гауптвахты: министр юстиции Набоков (дед писателя) объяснил императору, что тот не может отменять решения суда. «На это, — как пишет Витте в своих «Воспоминаниях», — император Александр II ответил, что раз уж он это сделал, то отменить не может; но что он накажет нас (как он выразился) «по отечески» и приказал Чихачева посадить под домашний арест на две недели, а меня на две недели на Сенную площадь (на гауптвахту)». Впрочем, на гауптвахте Сергей Юльевич только ночевал, так как днями был занят неотложной работой.
Трудно представить себе дело, в котором сошлось бы больше типичных примет российской жизни периода любых мало-мальски заметных реформ. Здесь нет ничьей злой воли; более того, все вроде бы хотят, чтобы все было «как лучше»: начальник станции хочет побыстрее отправить важный поезд (возможно, сочувствуя мерзнущим в вагонах солдатам); мастер хочет скорее отремонтировать ставший аварийно-опасным участок дороги; кондукторов не хватает, но не ставить же под угрозу перевозки! Все вроде бы торопятся сделать дело, но из-за этого пренебрегают инструкциями — и гибнут десятки людей. Затем выясняется, что для обвинения руководителей дороги нет формальных оснований (а начальников рангом помельче не трогают, потому что общественному мнению нужны звучные имена), — и начинаются административно-судебные «выкрутасы», направленные на то, чтобы «хоть что-то дать», дабы успокоить общественность. А тут война (ну, как обычно!), и исполнять приговор нецелесообразно, а по окончании ее даже как-то и неудобно. Но Великий Реформатор (без малейшей иронии!) неожиданно выясняет, что он не властен над судом, и все-таки «что-то надо дать». В итоге двухнедельное сидение адмирала под арестом в роскошной гостинице «Европейская» (Чихачев, находясь в столице, проживал именно там) и ночевки крупного железнодорожного чиновника на гауптвахте символизируют торжество независимого правосудия.
А люди-то погибли…
«Кто, без намерения учинить убийство, дозволит себе какое-либо действие, противное ограждающим личную безопасность и общественный порядок постановлениям, и последствием оного, хотя и неожиданным, причинится кому-либо смерть, тот за сие подвергается заключению в тюрьме на время от двух до четырех месяцев.»
«Близь станции Бирзулы возвышается известная по своему печальному событию «Тилигульская насыпь». Внизу оврага — большой крест, обнесенный палисадником, указывает на то место, где схоронены несчастные жертвы наших железнодорожных порядков. В настоящее время по этой полукруглой насыпи проходят поезда довольно тихо».
(суд над крестьянами Финогеновым и Волковой по обвинению в убийстве мужа последней, Российская империя, 1877)
Известно множество случаев, когда коллегия присяжных оправдывала заведомо виновного человека: под влиянием эмоций, из сочувствия, а то и в знак протеста. Судьи ничего не могли с этим сделать — апеллировать на оправдательный вердикт присяжных закон не разрешал. Как известно, «лучше оправдать виновного, чем осудить невинного». Вот именно! Только в одном случае суд мог не согласиться с присяжными — если судьи были единогласно убеждены, что невиновному вынесен обвинительный вердикт. Случаев таких было очень мало, но они были.
«Талантливый представитель председательского произвола»
По меньшей мере, один из них связан с популярнейшим московским судьей Евгением Романовичем Ринком. Это имя сегодня никто, кроме специалистов (и теперь вас, уважаемый читатель), не знает, а когда-то оно гремело. Современники писали о Ринке много, на рубеже веков вышла даже отдельная небольшая книжечка «Отзывы газет о деятельности бывшего товарища председателя Московского окружного суда Евгения Романовича Ринка, ныне присяжного поверенного». Среди писавших газетчики первой величины: Влас Дорошевич, Александр Амфитеатров, Антон Чехов. Предоставим им слово.
Александр Амфитеатров: «Ринк был, несомненно, одним из самых сложных людей, каких случалось мне близко знать в моей жизни. Добр он был беспредельно, но не знаю, любил ли он тех, к кому был добр. Вечно искал человека себе по душе и то и дело влюблялся в каждую новую свою находку до страсти, до самоотвержения, но с такою же легкостью терял людей по первому в них разочарованию. Был очень религиозен, православно религиозен, и кругом «вольтерианец». Был юрист строгой моральной закваски — и не поручусь, много ли он уважал право, которому служил, да, пожалуй, и мораль, которую внушал. Потому что прорывались у него сквозь мирный пепел добродетельных настроений вспышки истинно мефистофельские».
Влас Дорошевич: «В зале ни души.
Но вот начались прения. И рассыльные летят в буфет, в советскую (помещение в суде, использовавшееся для различного рода совещаний. — А.К.), по коридорам.
— Сейчас резюме Ринка!
Присяжные поверенные, помощники, публика бегут сломя голову.
Зал в несколько минут набит битком.
Ринк устало откидывается на красную бархатную спинку огромного кресла, закрывает глаза и начинает…
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments