Забытые союзники во Второй мировой войне - Сергей Брилев Страница 45

И сегодня в Интернете «гуляет» карта с ещё одним нацистским планом по переустройству Южной Америки: например, Аргентине передавался Парагвай, Уругвай и даже часть Чили (чтобы у неё был выход к Тихому океану). Позже карта была названа фальшивкой, которую смастерили американцы, чтобы переманить южноамериканцев на свою сторону. Есть и такая версия, но о ней мы поговорим чуть позже

В этой связи наличие нацистского заговора в Уругвае выглядело как звено одной цепи: частью операции по дестабилизации Южной Америки с целью последующего её захвата. А надо сказать, что Уругвай, в силу своего географического положения, действительно выглядел, как идеальный плацдарм: ведь именно с захвата Монтевидео в начале XIX века начиналась британская попытка отбить Южную Америку у Испании, захваченной тогда Наполеоном.

Сам Фурман

18 июня газета «Эль Пайс» писала о результатах расследования «Дела Фурмана», с которыми выступила комиссия уругвайского парламента во главе с депутатом-социалистом Хосе Кардосо. Редакционная колонка в газете «Эль Пайс» гласила, что в план был замешан и пресс-секретарь посольства Германии в Монтевидео (и по совместительству глава «уругвайской секции нацистской партии») Юлиус Даллдорф.

В ходе следствия было изъято всего шесть автоматов (на дюжину-то заговорщиков), но зато более двух тысяч документов. Во главе тайной организации — «высший руководитель», местный фюрер, чьё имя газета сначала выдала как «Асмуэль Фушман», а потом стала давать как «Арнульф Фурман».

Кто такой будет?

Сегодня «Эль Пайс», прежде всего, ссылается на сведения, которые собрал уругвайский историк Рауль Хакоб ^{67}. По его сведениям, немец Фурман обосновался в городе Сальто на берегу реки Уругвай к концу Первой мировой войны. Там он женился на вдове другого немца Федерико (очевидно, Фридриха) Юнгблута, которая владела магазином по продаже немецкой фотоаппаратуры и фотоматериалов «Агфа».

В феврале 1937 года контракт с Фурманом заключила местная газета «Ла Кампанья». Очень скоро Фурман вырос из администратора до директора и ответственного редактора этого издания. В этом бизнесе он действительно проявил себя весьма активно: очень скоро число страниц в газете выросло с восьми до десяти, в ней стало больше рекламы и рубрик. По причине чего своего директора сама газета и описывала как «человека с большими связями в мире предпринимательства».

Но были у Фурмана и другие связи. В марте 1937-го он избран в президенты Германо-Уругвайского культурного центра в Сальто. Но одним из первых же «культурных» мероприятий этого центра под его руководством в мае 1937 года становится… празднование первой годовщины заявления Муссолини о создании фашистской Итальянской империи.

Похоже, даже в такой иммигрантской стране, как Уругвай (о чём мы ещё поговорим отдельно), Фурман пересёк красную черту. Его подчёркнутая лояльность своей старой родине, её новому фюреру и друзьям фюрера выглядела настолько вызывающе, что в июле было объявлено, что газета с ним расстаётся. Но он продолжал активничать. В 1939 году Фурман был замечен в распространении антисемитских памфлетов.

Иными словами, вот — ситуация, следствием которой могло стать стремительное вступление Уругвая в войну. Однако, хотя в стране была в кои веки введена всеобщая воинская повинность ^{68}, в Монтевидео всё-таки не спешили ни разрывать с Германией отношения, ни тем более объявлять ей войну.

Иной раз уругвайский нейтралитет выглядел просто вызывающе.

Случай в Монтевидео. 12 апреля 1942 года

На правах выпускника Института иностранных языков Монтевидео переведу кое-какие уругвайские реалии. В южном полушарии, где расположен Уругвай, апрель — это не ранняя весна, а поздняя осень. Осенний Монтевидео это — аромат подслащённого арахиса, который жарят на уличных лотках. Это — амбре от столь любимого уругвайцами аперитива из белого вина и шампанского. Это — благоухание эвкалиптовых дров, что жгут в жаровнях мясных ресторанов. Всё это — столь любезные запахи сытости, спокойствия и умиротворенности.

И вдруг 12 апреля 1942 года средь волн Рио-де-ла-Платы — появляется силуэт невиданного корабля, от которого явно веет войной. Так и было.

Самое знаменитое изображение «Анастаса Микояна», на котором он нарисован с пушками на борту. Мало кто в 1942 году понимал, что пушки — бутафорские

Командир корабля, советский капитан второго ранга Сергей Сергеев ещё до Великой Отечественной войны прошёл войну в Испании. То есть по-испански он говорил. Судя по тому, что я теперь знаю, его разговор с поднявшимся на борт «Микояна» уругвайским чиновником мог развиваться так:

— Вы капитан этого корабля? — Уругвайский чиновник пытался важничать, в его глазах виделись сразу и испуг, и любопытство.

— Да, я. Мы уже несколько часов болтаемся на рейде. Почему вы не даёте нам зайти в порт? У меня команда измучена!

— А что такое?

— Мы пришли к вам из Кейптауна, из Южной Африки. Как только вышли оттуда в открытую Атлантику — шторм смыл с палубы купленных там нами коров и баранов.

— И сколько же дней вы провели без мяса?

— Всё плавание! Две недели! А шли мы по самой южной кромке, почти у льдов Антарктики.

— Так у вас голод?

— Практически.

Но ещё больше, чем голодные взгляды, нейтралов-уруг-вайцев испугали пушки «Микояна». Вот почему уругвайцы ещё долго решали, пускать ли его вообще в порт Монтевидео или нет.

Однако когда преисполненные осознанием собственной важности представители уругвайских властей оглядели корабль, они смогли убедиться: «вооружение» судна никакое не настоящее, а… бутафорское.

Пушки на борту были из брёвен. Щиты — из брезента.

До 1958 года в СССР эта история была вообще засекречена. На Родине участникам беспримерного похода всего-то и выдали жетоны «За дальний поход» и приказали дать подписку о неразглашении. Почему же Уругвай так держался за свой нейтралитет? ^[77]

Уругвайский флот

Уругвай — страна сразу и степная, и океанская. Длиннющее океанское побережье Уругвай делит с Бразилией, а с Аргентиной граничит по широченной реке Уругвай, которая принимает в себя судоходные артерии, ведущие в глубь страны.